Интересно, кто же он? Может, монах-расстрига? Нет, не монах. Она вспомнила многих знакомых молодых ирландцев, которые раньше исповедовали ее, он не был похож ни на одного из них. Тогда, может быть, он раньше был рыцарем?
Возможно, но среди рыцарей не так много хорошо образованных, она наверняка услышала бы о нем ранее. О странствующих же певцах и циркачах графиня не имела никакого представления. Она не обращала на них никогда внимания. Кто же он? Это была загадка.
Жонглер опустил голову, когда проверяли, надежно ли он привязан. Он наблюдал за Констанцией.
— Ах, леди, — неожиданно мягко произнес он, — если вы позволяете многим разделять ваше ложе, может, я…
Он явно наслаждался замешательством, которое вызвали его слова.
— Может, вам больше понравится заниматься этим со мной, чем с вашими погаными рыцарями? — Он повернулся к ней искалеченной стороной лица, его волосы развевались. — Все говорили, что лучшего не пробовали…
Графиня опешила от подобной наглости. Эверард, стоявший рядом, дрожал от гнева. Констанция, почувствовав состояние рыцаря, коснулась его руки.
Старый прелат сказал, что, вероятно, жонглер действительно сумасшедший и они не могут отдать его на суд епископа в Честер.
Констанция еле заметно усмехнулась. Жонглер безошибочно почувствовал ее настроение. Епископ Честера, несомненно, приговорит его к сожжению на костре как еретика, а ей этого почему-то не хотелось. Ей казалось, что нет никакой необходимости уничтожать этого сумасшедшего. Она стояла достаточно близко, чтобы видеть капли крови, падающие на грудь жонглера с каждым его вдохом, но не достаточно, чтобы он мог схватить ее или просто дотронуться до нее. Констанция вдруг ощутила ранее не испытанное чувство. Когда она в очередной раз посмотрела ни этого мужчину, к ее горлу подкатил ком, и она ощутила непонятное волнение в груди. Судорожно вздохнув, Констанция отогнала наваждение и уже по-другому посмотрела на него. Ее взгляд с подбородка соскользнул на шею несчастного, которую он неестественно изогнул, приспосабливаясь к веревке. Неожиданно их взгляды встретились. Она заметила, какого необычного цвета были его глаза — серые с желтыми крапинками, нет, скорее не крапинками, а пятнышками золотого на сером. Это сочетание необычайно гармонировало с золотыми волосами и таким же оттенком кожи. Констанция опять почувствовала, как теряет ощущение действительности. Она тонула в его взгляде, в этих дьявольских глазах, но самое интересное — ей не хотелось возвращаться в мир реальности. Леди Морлакс чуть заметно вздрогнула, когда за ее спиной опять раздался голос старого прелата:
— Прикажите доставить арестованных в ваше поместье в Баскборне? Там вы можете лично решить судьбу жонглера и ведьмы… решить так, как вы посчитаете правильным.
Внезапно арестованный откинул назад голову и запел. Зазвучавшая мелодия была необыкновенно мелодична и волнующа, но, к сожалению, Констанция опять не поняла ни слова. Она повернулась к прелату, но тот только покачал головой.
— Мы плохо понимаем его язык, но что поймем, постараемся вам перевести.
Надо быть действительно сумасшедшим, чтобы петь в такой ситуации, и жонглер, вероятно, не остановится… «Он опять попытается напасть на Эверарда, — подумала Констанция, — хотя, скорее всего, это не принесет никакого результата.
Старый прелат перевел ей, что он и теперь призывал в своей песне к неповиновению, но Констанция слушала его невнимательно. Она думала, брать или не брать пленников с собой.
Констанцию окликнули, ее мысли вернулись к действительности. Она увидела женщину, прижавшуюся к дальней стенке колымаги, но не она беспокоила Констанцию, а то, хорошо ли привязан жонглер, надежны ли веревки. Она вопросительно взглянула на Эверарда, но он неправильно истолковал ее взгляд и решил, что она не решается сама принять решение.
— Графиня, даже не думайте о том, чтобы взять его с собой. Вы не слышали и половины его песен и не знаете всех его «подвигов».
— Мы больше не дадим ему возможности петь свои песни, а если вы не можете заставить его замолчать, то вставьте ему в рот кляп.
. Молодой человек перестал петь так же неожиданно, как начал. Он уставился на Констанцию, его глаза метали молнии.
— Сука! Ты даешь такое распоряжение! Мне кляп?!
В неописуемой ярости арестованный огромными сильными руками ухватился за край колымаги, пытаясь дотянуться до Констанции, но это ему не удалось. Тогда он прохрипел, что Бог создал нас свободными, и никто не имеет права лишать свободы, тем более не имеет права затыкать рот кляпом! Два рыцаря оттолкнули его от края колымаги, он пытался еще что-то сказать, но уже не мог, так сильно веревка впилась ему в горло. Повернувшись к Констанции, жонглер немного отдышался и снова закричал:
— Мы будем петь для вас песни! Я клянусь в этом, а также клянусь, что сделаю все возможное, чтобы уничтожить твоего рыцаря его же собственным хлыстом!
Констанция пришла в ужас от такой вспышки ярости, она подумала, что подвергнет Эверарда большей опасности, если прикажет ему сопровождать жонглера на всем пути до ее поместья.
«Он действительно сумасшедший», — решила Констанция, но помимо этого она поймала себя на мысли, что думает совершенно о другом. Она чувствовала, что он будет неотразим в постели. Констанция твердо решила его отослать с глаз епископа. Она убеждала себя, что делает это только потому, что считает, что нет никакого резона наказывать, кого бы то ни было за его безумство.
Приняв решение, Констанция направилась прочь от этого жонглера, который не переставал кричать свои безумные слова вслед уходящей толпе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81