Никого! Но она была здесь и, судя по всему, времени не теряла. Вся комната была заставлена картинами, разных размеров и разной техники, — на кусках брезента, на слегка закрепленных холстах, даже на обрывках картона и на каких-то деревяшках. На подоконнике, у стен, на печке. Было очевидно, что она забыла обо всем, кроме творчества, даже о еде и отдыхе.
Он никогда не видел ничего подобного. Какие-то странные, обрывочные, и в то же время непонятно завораживающие, они как будто рассказывали какую-то повесть, взывая не к разуму, а к чему-то подсознательному, глубоко скрытому внутри. Картины были прекрасны и тревожны. В Локе они пробудили печальные ассоциации с его переживаниями того времени, когда мрачное настроение отца накладывало печать на все их существование. Вот и его лицо — в серии по средневековым сюжетам — в орнаменте из королевских штандартов и сверкающих серебряных мечей, сцены битвы: белокрылые драконы, тонущие моряки. Пафос победы начисто отсутствует: только разрушения, смерть и немые вопли погибающих.
Еще более пугающи черты картины на кусках дерева — в центре каждой из них тоненькая, нагая женская фигурка, — недвижная и беззащитная в кольце атакующих ее демонов. В одной из картин эта фигурка — в зрачке огромного зеленого глаза, принадлежащего ухмыляющемуся морскому зверьку. В другой она плывет в какой-то пропасти, под смеющейся над ней луной. Вот ураган увлекает ее вверх в молочно-белую высь. Но самая жуткая — четвертая, — фигурка едва видна под водопадом серебристо-кровавых камней — или это пузыри?
Лок понял, что это не что иное, как художественное выражение мучивших ее кошмаров. Помогло ли оно ей избавиться от них, или?.. Он невольно вскрикнул — в сухой раковине лежали ее бесценные орудия творчества: бутылочки и тюбики расставлены в идеальном порядке, кисти тщательно вымыты и все до одной переломаны, как бы символизируя — все, это конец…
Он бросился вон из домика, громко выкрикивая ее имя, но тщетно — в сарае и на пляже никого. Воздух был теплым, каким-то густым, в нем висела водяная пыль.
Он крикнул еще раз, но звук его голоса потонул в грохоте прибоя. Следы, быстро смываемая водой цепочка следов, уходит куда-то вдоль берега! Наконец-то!
Уговаривая сам себя, что нечего волноваться — Констанс была здесь совсем недавно, просто вышла погулять. Лок заставил себя замедлить шаг, но потом не выдержал и побежал. Вот песок кончился, начались скалы, а ее все не видно. Его ботинки все промокли, а снять он их не мог — острые ракушки сразу бы порезали ему ноги. Водоросли, обмотавшись вокруг лодыжек, не давали идти. Вся природа, знакомая с детства, вдруг выступила против него…
Он на полуслове прервал очередное ругательство, увидев одинокую, недвижную фигурку на выступающей в океан груде камней в нескольких сотен ярдов от него. Констанс! Жива и невредима! Сидит как русалка!
Ветер унес его крик, он слился с гулкими криками чаек. Силуэт Констанс — она в его шелковом халате — четко выделялся на фоне оранжевого заката, взгляд прикован к бескрайнему простору океана — как будто там таились все загадки мироздания.
Но она ведь никогда не могла так смотреть на воду. К нему вернулась ушедшая было напряженность, какое-то предчувствие сдавило ему горло. Вот она встала, подошла к самой воде. Ее движения легкие, обманчиво спокойные, рассчитанные. Распахнув ярко-алый халат, Констанс швырнула его на песок, оставшись совершенно обнаженной. Как будто подготовилась к жертвоприношению — какая же красотища! И шагнула в воду…
— Нет! — закричал Лок. Воспоминания о самоубийстве отца, чувство вины, стыда и ярости — все это взорвалось в его душе. Неужели опять? Нет, нет, ни за что!
Лок подбежал к камням, где она только что стояла, поспешно сбросил одежду, ботинки и нырнул в воду. От холода у него захватило дыхание, руки и ноги потеряли чувствительность. Среди пенных гребешков волн виднелось темное пятно ее волос. Нет, он не сдастся, он не покорится стихии. Вот он преодолел еще одну волну, уголком глаза увидел, как женская рука посылает небу последнее «прости», и последним сверхусилием рванулся к ней, нырнул. Схватил!
Волосы Констанс обвили его как шелковая сеть, забиваясь в рот и глаза, так что когда он вынырнул на поверхность, он задыхался и ничего не видел. Очередная волна ударила ему в лицо, горько-соленая вода проникла, казалось, в самые легкие. Кашляя и отплевываясь, Лок обхватил слабое, несопротивляющееся тело Констанс и поплыл к берегу.
Это была совсем нелегкая задача: приходилось преодолевать и цепенеющий холод, и тяжесть ее тела, и начинавшийся отлив. Когда Лок, наконец, выбрался вместе со своей живой ношей на разогретый солнцем берег, в ушах у него звенело, в глазах вспыхивали какие-то молнии. Он бессильно рухнул наземь, потом, собрав оставшиеся силы, привстал и резко нажал ей на спину — чтобы избавить ее от воды, попавшей ей внутрь. Он хочет, чтобы она дышала, чтобы была жива, чтобы они жили вместе.
— Ну, давай же, принцесса! Черт подери, Конни, ну ради меня!
Она издала слабый стон, содрогнулась, кашлянула; из нее хлынула потоком вода.
— Борись, Конни! Иди ко мне, обратно! Я больше никогда не отпущу тебя! — Лок моргал, на лице его слезы смешались с каплями морской воды.
Констанс снова закашлялась, конвульсивно подогнула ноги от боли, вцепилась руками в песок, дрожа как новорожденный ребенок… Да разве не так — она же вновь пришла в этот мир, оттуда, из неведомой тьмы…
Господи, слава тебе! Дрожащими руками Лок поднял Констанс, посадил к себе на колени, пригладил спутанные пряди ее мокрых волос, сдул песок, прилипший к белым, как снег, щекам и посиневшим губам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103