— Какой шанс! Видимо, мне следовало бы им воспользоваться! — фыркнул Лок.
— Шанс, но не для меня! Я была бы очень обязана, если бы вы, наконец, убрали свои руки и сами бы убрались восвояси!
— Ты можешь помолчать? — рявкнул он. — Хотя ладно, слава Богу, хоть не дерешься. После этого сегодняшнего представления от тебя посуду будут подальше убирать!
— Ах ты! — Она попыталась влепить ему пощечину, но, плотно укутанная в пальто, не смогла этого сделать. Ярость сразу согрела ее. — Смеешься надо мной? Издеваешься? Да, конечно, тебе же приятно, когда с Латэмами происходит что-нибудь скандальное. Я видела, как ты радовался!
— Ну, отчасти! — В свете уличного фонаря было видно, как он слегка улыбнулся. Они остановились, одна его рука была у нее на талии, другая — сжимала полы пальто у ее горла. Он притянул ее к себе.
— Вот что я тебе скажу — один маленький секрет. Роджер Латэм — это просто надутый индюк. Это купание на него должно хорошо подействовать.
— Он меня боится, — сказала она почти про себя и вновь вздрогнула — от страха, от холода и от близости этого мужчины. — Я не могу здесь оставаться.
— Думаешь, бегство решит все проблемы?
Этот простой вопрос заставил ее вновь вспомнить о своем преступлении, — у нее перехватило дыхание.
— Ты ничего не понимаешь…
— Перестань! Я вполне понимаю, каково это — стать предметом всеобщих толков и пересудов, — резко сказал он.
— Да уж кому, как не тебе это понимать! — Она как-то вся увяла, от всего ее вызывающего поведения не осталось и следа.
Наверное, бессознательное стремление бросить вызов всем этим сплетням и толкнуло ее на то, чтобы строить из себя дурочку на этой Ассамблее. И, наверное, она просто заставила себя поверить, что ей хорошо в его объятиях, а все объясняется тем, что они просто товарищи по несчастью. Да, это было не более чем иллюзия, но от ее утраты было как-то невыразимо больно.
— Бежать — это трусость, — продолжал между тем Лок, подходя уже к гранитной громаде дома Латэмов. — Это только затянет решение проблемы.
— Я не такая сильная, как ты. — В ее голосе вдруг послышались слезы.
— Ну да! Как ты разделалась сегодня с этими горгонами и драконами бостонского света! На это такая смелость нужна — и у тебя, я смотрю, ее не занимать.
— Да нет, все не так. — Констанс остановилась — вот они, те же деревья, которые она каждый день видит из окна своей спальни. Ей вдруг захотелось все объяснить насчет себя ему, этому сильному, такому привлекательному мужчине.
— Это была не я, — сказала она очень серьезно. — Ну, то есть не совсем я. Не знаю, почему я делаю все эти ужасные вещи. По-моему, я иногда себя не вполне контролирую, как будто кто-то мной управляет со стороны. — Ее голос оборвался. — Может, я какая-то чокнутая…
— Играешь на жалость, Констанс? Я, пожалуй, не встречал никого, кто бы меньше в ней нуждался.
— Если бы только знал… — Она глубоко вздохнула, и из ее груди вырвалось что-то похожее на рыдание.
— Да ладно тебе… — Он неуверенно посмотрел на нее. — У тебя было что-то вроде нервного шока, а потом ты еще замерзла.
Из-под ее ресниц скатилась слеза, потом другая, оставляя мокрые дорожки на щеках.
— Ну не надо, черт! — пробормотал он. — Слушай, Конни, ну, пожалуйста!
Слезы не останавливались. Она повернулась, чтобы убежать, но он не отпустил ее, а наоборот, мягко, но решительно обнял, и она громко зарыдала, уткнувшись ему в грудь.
Лок не знал, что делать, однако бессознательно сделал как раз то, что было ей больше всего нужно, — поглаживая ее по спине, прикрыв ее своим большим, теплым телом от ветра, начал шептать ей на ухо что-то нежное, успокаивающее. В этой ласке не было и следа той страсти, которая жарким, коротким языком пламени вспыхнула между ними всего несколькими минутами раньше. Это было скорее похоже на то, как утешал ее в свое время ее учитель рисования, бедный Жером.
Нет, она не заслуживает этого, это ее очередная фантазия — плод одиночества и неустроенности.
Он и она — сами по себе, бремя ее вины отделяет ее от всех, она не может позволить себе так распускаться. В опасности ее свобода, ее жизнь, все остальное — безумие…
Вырвавшись из рук Лока, Констанс бегом перебежала пустынную улицу, даже забыв, что на ней его пальто. Он ее не окликнет, она знала это, и он не окликнул. Ладно, пусть она поступила как трусиха, но бежит она не в поисках надежного убежища — вряд ли дом Латэмов можно считать таковым, а, просто спасаясь от самой большой опасности, которая встретилась ей с тех пор, как она покинула Лахайн.
— Констанс! Ты проснулась, моя девочка? — Осторожный стук в дверь и мягкий вопрос деда вырвали Констанс из мира ее мрачных мыслей о своей несчастной доле. Она поднялась со своей мягкой пуховой перины, поспешно стерла с лица слезы и с виноватым видом скатала валиком пальто Мак-Кина: сунув его затем под подушку. Сумрачный свет пробивался сквозь занавески, но было трудно сказать — утро это или уже полдень. После вчерашнего было бы лучше вообще впасть в спячку, чтобы избежать всех этих неизбежных упреков и вопросов.
«Тоже бегство своего рода», — подумала она с отвращением и заставила себя откликнуться. — Входи!
Вошел Алекс, как всегда импозантный, в костюме из черной шерсти, седые виски и бакенбарды придавали ему неуловимое сходство со стареющим львом. В руках у него была накрытая салфеткой тарелка. Вид какой-то странно смущенный и неуверенный.
— Доброе утро, Констанс! Ну, ты уже в порядке? Поджав колени и прижавшись к спинке кровати, она испуганно глядела на него, как он приближается к ней.
— Все хорошо, Алекс. Я хочу объяснить…
— Жара нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103