Какой-то добрый святой даже оставил в кармане стетоскоп. Совершенно непростительная беззаботность, можно сказать даже, халатность! Запишите-ка фамилию этого парня, сержант.
Пальцы его тряслись так сильно, что он еле застегнул пуговицы. Черта с два! Он повесил стетоскоп на шею, словно противогаз, сунул карандаш за ухо, культю в карман, папку под мышку. Потом поджал верхнюю губу и решительно зашагал в сторону западного крыла.

Полутемный дом, казалось, вымер. В нем пахло дезинфекцией и застоявшимся табачным дымом.
Теперь для него опаснее всего настоящий врач, ведь должен же дежурить где-то хоть один. Сестру скорее всего еще можно обмануть стетоскопом. Охрана…
Один часовой. Он сидел и читал газету.
– Можете не вставать! – сказал доктор и прошел мимо него, даже не взглянув.

В нормальном госпитале это не прошло бы, но Стаффлз не был нормальным госпиталем. Ночные сиделки не бодрствовали за дежурной стойкой, откуда бы просматривался весь коридор. Все, за что они отвечали в палатах, – это за свет, падающий из коридора, и, разумеется, никто из них не заметил мелькнувшую за дверью белую фигуру. Раньше в западном крыле жили слуги – низкие потолки, крашеная штукатурка на стенах. Спиной ощущая буравящий взгляд часового, Смедли нырнул в первую подвернувшуюся дверь.
В палате стояли две койки. Одна – пустая. На второй человек был забинтован до неузнаваемости и спал без задних ног.
Заметит ли часовой то, что доктор не включил свет?
Смедли выждал пару минут – около двух тысяч сердцебиений.
Потом осторожно выглянул. Часовой вернулся к своей газете. Свет в дежурной комнате горел, как прежде.
Вторая комната тоже была не та, которую он искал.
И следующая тоже.
А следующая за ней – та.
Светловолосая голова. Спит. Совсем мальчишка – лежит на спине и шумно дышит. Темная голова Экзетера на соседней подушке.
Смедли вдруг снова оказался в Париже. Тогда, три года назад, по пути на Крит, они остановились у дяди Фрэнка и жили с Экзетером в одной комнате. Его сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Черт тебя побери, парень! Как можешь ты казаться таким юным?
Дверь он оставил открытой. Закрыть ее за собой означало бы привлечь внимание первой же проходящей сестры. Он протиснулся между койкой и стеной, опустился на колени, уронив при этом папку. Он прикрыл рот Экзетера рукой…
Дикая реакция Эдварда чуть было все не испортила. Скрипнули пружины. Экзетер рванулся и с такой силой схватил Смедли за руку, что тот испугался, не треснет ли она.
– Тсс, идиот! Это я, Смедли. Джулиан!
Рык. Стон. Экзетер осел. Парень на соседней койке затих… и снова задышал. Сердце Смедли понемногу вернулось туда, где ему полагалось находиться.
Он наклонился пониже.
– Я знаю, кто ты, – прошептал он. – Я один. Никто не знает о том, что я здесь, клянусь! Я хочу помочь.
В темноте голубые глаза казались серовато-стальными.
– Джинджер Джонс заглядывал сегодня.
Экзетер сделал глубокий вдох, потом с шумом выдохнул. Напичкан снотворным и наполовину спит? Дурак, он просто старается не выказать никакой реакции.
– Я никогда не верил, что ты убийца. Смерть Волынки не твоих рук дело. Джинджер тоже не верит. Тогда ты загадочным образом исчез из больницы. Ты можешь исчезнуть отсюда?
Пауза. Потом Экзетер едва заметно мотнул головой.
Очень неубедительное движение. Ну почему он не доверяет своему старому другу?
– Ты можешь говорить?
Почти совсем незаметный кивок.
– Ты не сможешь дурить их долго, Эдвард! Тебе нужно помочь отсюда выбраться?
Кивок сильнее. Глаза заморгали так, словно не у одного Джулиана Смедли проблемы с мимикой.
– Ты можешь мне сказать, что происходит? – взмолился Смедли.
Экзетер снова чуть мотнул головой.
– Ради Бога, старина! Поверь мне! – Он почувствовал, что щека его начинает дергаться. Еще минута – и польются слезы. Какое тогда к нему доверие?
Он упрямо ждал, истекая потом и стиснув зубы, отчаянно борясь с судорогой и слезами. Он решил уже, что не дождется ответа. Но он ошибся – замогильный шепот, едва слышный и все же настолько близкий, что Смедли чувствовал на лице его дыхание.
– Ты мне не поверишь.
– Судя по слухам, которые до меня дошли, я готов поверить во что угодно.
Движение головой: нет.
– Послушай, я не могу здесь долго оставаться. Я не знаю, как вытащить тебя отсюда, я не знаю, куда отвести тебя так, чтобы ты был в безопасности. У тебя есть что-нибудь? Никаких предложений? Никого, кому я мог бы передать что-нибудь?
Экзетер протянул руку и вытащил из-за уха Смедли карандаш.
Смедли осторожно наклонился, чтобы подобрать папку. Она завалилась под койку. Он поднял ее и отдал. Экзетер перевернул первую станицу и написал что-то на обороте, потом вернул Смедли.
Смедли взял карандаш левой рукой и попытался подхватить культей папку.
– О Боже!
Экзетер произнес это вслух, почти крикнул. Паренек на соседней койке затих. Смедли пригнулся. Его трясло. Надо поскорее убираться отсюда, пока с ним не случился припадок! Спустя несколько секунд дыхание возобновилось.
Когда он выпрямился, рука Экзетера схватила его за плечо и тряхнула. Они посмотрели друг на друга.
– Эдвард…
В глубине палаты кто-то вскрикнул. Потом еще.
Смедли подавил острое желание нырнуть под кровать. Вместо этого он заставил себя встать и не спеша зашагал к двери. Протестующие, встревоженные голоса звучали громче. Еще крики… У бедняги кошмары. Навстречу ему спешила сестра, за ней другая.
Следом затопали башмаки часового. Все прошли мимо него. Отлично!
Он оглянулся. Экзетер сидел на койке – лицо бледное, глаза широко раскрыты.
– Заградительный огонь, старина!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138