Спину что-то грело, а под пальцами ощущались прохладные льняные простыни. Окончательно проснувшись, Аллора поняла, что лежит в объятиях, а тепло, согревающее спину, исходит от мужчины, который заснул, не выпуская ее из кольца своих рук. От мужчины, который стал ее мужем.
Она не осмеливалась пошевелиться. Прядь ее волос попала ему под мышку, его нога закинута на ее бедро. Опустив глаза, она увидела на себе его руку с длинными пальцами, которые казались темными на фоне ее белой кожи.
Согласно дядюшкиному плану, она должна была сейчас мчаться верхом на коне на север, подальше от этих мест к свободе. Но попала здесь в совершенно безвыходную ситуацию. И хуже всего было то, что какая-то часть ее души уже не рвалась домой.
Она, конечно, слышала много всякого о замужестве, однако не могла себе представить, что все может обернуться таким образом. Разве могла она предполагать, что Брет способен быть удивительно нежным и таким умелым соблазнителем, перед которым невозможно устоять? Как же может все изменить одна-единственная ночь! Раньше ненавидеть Брета ей не составляло труда. Если бы эта ночь стала мучительным кошмаром, то тогда захотелось бы как можно скорее вырваться отсюда и чувствовать себя жертвой обстоятельств. Но эту ночь никак нельзя было назвать кошмаром.
Аллора лежала, боясь пошевелиться, и зажмурила глаза, желая запомнить и сохранить в памяти этот момент. Никогда в жизни она не ощущала такой умиротворенности. И никогда прежде не чувствовала себя такой защищенной. Думала ли она, что если и будет о чем-нибудь сожалеть, так лишь о том, что, наверное, не доведется еще раз побывать здесь, в этом домике, в котором испытала такое мучительно сладкое чувство и такой безмятежный покой отдыха? Но хочешь не хочешь, а придется вернуться к действительности, потому что за стенами этого домика поджидает внешний мир, готовый вмешаться в ее жизнь.
Разве могла она забыть, кто она такая и чем обязана своему отцу и целому народу, присягнувшему на верность совсем другому верховному правителю? И конечно, нельзя забывать о дядюшке Роберте, который теперь обрел свободу.
Аллора слегка пошевелилась, осторожно повернулась в объятиях Брета и встретилась с ним взглядом. Его подушка лежала немного выше, и ему было удобно смотреть на нее. Аллора покраснела. «Интересно бы узнать, о чем он думает». Она быстро опустила глаза, чтобы не выдать собственных мыслей.
О его возможных мыслях можно было без труда догадаться — она почувствовала, как напряглось прижатое к ней тело, и его рука прикоснулась к ее щеке. Не успела она и слова сказать, как его губы — ласковые, настойчивые, требовательные — коснулись ее губ, пресекая любую попытку протеста. Но она и не протестовала. Она даже позволила себе вольность и дотронулась до него сама, испытав сильное волнение от прикосновения к его коже, к мощным мускулам на груди и плечах. Прикрыв глаза, она с наслаждением посмаковала свои ощущения, чувствуя, как надежно обнимают ее его руки. Вот если бы…
Брет приподнялся на локте, и от его внимательного взгляда Аллора снова залилась краской, а ее рука инстинктивно потянула простыню на грудь. И когда она подняла на него глаза, в его взгляде была настороженность.
— Почему ты так смотришь на меня? — спросила она в некотором замешательстве.
— Я многое бы отдал, чтобы узнать, о чем ты сейчас думаешь.
Она почувствовала, как к лицу снова прилила кровь, и опустила глаза, а потом неожиданно решила сказать ему правду.
— Я подумала, как хорошо было бы, если б ты не был норманном.
Брет вздохнул:
— Разве предки моей матери не доказывают тебе, что я не такое уж законченное чудовище?
— Многое доказало мне, что ты не такое уж чудовище, — тихо произнесла она.
Брет засмеялся и, сев в постели, обнял Аллору. Она не сопротивлялась и, посмотрев в его глаза, увидела в них нежность. Правда, в них еще искрился насмешливый огонек, но не злой, а доброжелательный. Глаза его стали светло-синими, как небо. Волосы растрепались, и черная прядь упала на лоб. Аллора вдруг увидела, что он моложе, чем думала, всего на несколько лет старше ее. Он так долго находился в завоевательных походах Вильгельма, что по-настоящему, наверное, никогда и не был юным. Оказывается, он может быть обворожительным и умеет заразительно смеяться. И конечно, она не могла и подумать, что он способен глядеть на нее искрящимися от смеха глазами, как сейчас, и что во взгляде его будет нежность.
— Допускаю, любовь моя, — тихо сказал Брет, — что мне, пожалуй, следует взять назад некоторые свои слова. Ты, вне всякого сомнения, намного привлекательнее самой лучшей ежихи.
— Милорд! От таких комплиментов у меня может закружиться голова!
— Миледи! Я уверен, что толпы молодых обожателей в течение нескольких лет кружили твою прелестную головку льстивыми речами. Не смею продолжать эту тему, потому что не хочу, чтобы ты стала излишне самоуверенной, — сказал он.
Сидя в кольце его рук, она с любопытством взглянула на него и непроизвольно улыбнулась.
— Так ты боишься моей самоуверенности, милорд?
— А как же? Мне не хотелось бы, чтоб ты подумала, будто я настолько одурманен твоими чарами, что утрачу бдительность.
— Неужели ты полагаешь, что мне хочется, чтобы ты утратил бдительность? — с вызовом спросила Аллора; голос ее дрогнул, и она отвела глаза.
— Именно так, — небрежным тоном произнес он, погладив ее по голове. Она взглянула на него, снова поразившись его красоте и кобальтовому цвету глаз. — И то, что сейчас я могу сказать, как удовлетворен своим браком, не повлияет на твою убежденность, что вышла замуж за врага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121