Теперь он был один, совершенно один. Армия ушла. На Спайонкопе остались лишь мертвые и умирающие.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В течение целой недели две англичанки, которые жили на окраине Ледисмита в маленьком белом бунгало, убеждали друг друга, что ничего на свете не сможет заставить их есть конину. К концу недели обе сдались. Странно, что ежедневно перенося муки голода, видя смерть и болезни, терпя жару и разруху, Джудит не пролила ни слезинки до того самого дня, когда ей все-таки пришлось попробовать конину. Она заперлась в своей комнате и дала волю безудержным рыданиям. Ей казалось верхом падения то, что она вынуждена питаться мясом этих прекрасных созданий, которых отстреливали теперь каждый день. Но перед лицом голода выбора не было.
Самых крепких кавалерийских лошадей берегли до последнего, но в гарнизоне совсем не было для них корма, и лошадей ждала та же участь, что и людей, – смерть от истощения. Тем не менее какая-то трава все же оставалась на пригородных пастбищах, и лошадки свободно паслись на этой жалкой траве, подъедая все, что могли найти.
Бедные животные понуро стояли группами, не понимая, почему с ними стали так плохо обращаться. Они неприкаянно бродили по окрестностям и после того, как местные жители прогоняли их от своих ворот, возвращались в сумерках к запертым воротам родного стойла в поисках привычного корма и ласки, которую привыкли получать от заботливых конюхов. Кавалеристы, высокие и сильные мужчины, часто не могли сдержать слез, когда им приходилось отмахиваться от печально ржущей лошадиной морды. Но они не могли ничего объяснить этим своим старым и преданным друзьям. А лошади, которые служили человеку всю жизнь, на этот раз спасали множество человеческих жизней в Ледисмите. Один молодой и изобретательный лейтенант сконструировал в железнодорожном депо аппарат, который молол лошадиное мясо, превращая его во вкусный и питательный экстракт, немедленно получивший название «Кервель». И только этот продукт был единственным спасением весь тот жуткий февраль, когда казалось, что уже не осталось никакой надежды.
Восьмого февраля на солнце блеснул сигнал гелиографа, несущий весть об освобождении Мейфикинга, а через восемь дней поступило ликующее сообщение о том, что прорвана осада Кимберли. Вся Британия ликовала, но для жителей осажденного Ледисмита это было последним доказательством того, что о них забыли. О подкреплении Баллера старались не упоминать, эта тема была под запретом, так же как и разговоры о любой еде, кроме конины. Если кто-нибудь из военных заговаривал о разнообразных блюдах или о какой-либо выпивке, кроме воды из реки Клип-Ривер, его немедленно выбрасывали из палатки, заставив перед этим заплатить штраф в общую копилку. Впрочем, в палатках было не лучше, чем снаружи, из-за жары, которая была еще более мучительной и душной под парусиной палатки, а мухи кишели всюду. Но чувство вины было мучительнее жары и заставляло провинившегося сожалеть о своем проступке. Упоминание о бутерброде с мясом и о стакане холодного пива среди голодающих мужчин было равносильно предательству.
Все больше в мыслях осажденных зрела перспектива сдачи города. Лошади будут съедены, кончатся и боеприпасы, износится амуниция. Мулы и быки, на которых возили поклажу, падали замертво прямо посреди улицы от голода и изнеможения.
Солдаты ходили в рваной униформе и дырявых сапогах, которые падали с ног. Запасов медикаментов хватило бы еще только на две недели. Город приходил в запустение и упадок, его обитатели были похожи на привидения – отощавшие, с ввалившимися глазами. У всех было такое ощущение, что их предали.
Через некоторое время прошел слух, что Баллер переменил свои планы и повернул к Блумфонштейну, сочтя, что их город не стоит того, чтобы рисковать жизнью солдат.
Еще через некоторое время до горожан дошла весть о страшной битве при Спайонкопе, унесшей более тысячи жизней соотечественников. Но эта битва не дала англичанам никакого преимущества, и вся оставшаяся колонна отступила назад, за Тугелу.
Пятого февраля британская армия овладела соседней со Спайонкопом горой – Ваан Кранц. Но три дня спустя Баллеру снова пришлось отступить и опять переправлять своих людей назад, за Тугелу. И больше о них ничего не было слышно.
Джудит посмотрела на календарь. Все дни 1900 года были для нее похожи один на другой, но все же она считала их. Сегодня был сотый день осады. Сто дней прошло с тех пор, как последний поезд ушел на Дурбан и все контакты с остальным миром были прерваны. Но маленький мирок Ледисмита научил ее гораздо большему, чем весь остальной большой мир за всю ее предыдущую жизнь.
Иногда она выходила на улицу и стояла, смотря на высокие горы, которыми был со всех сторон окружен город. Она думала о том, как она будет жить, когда снова сможет перейти по ту сторону.
Все последние недели она только иногда вспоминала о матери. Если только… когда… она вернется в Англию, она вряд ли сможет жить под одной крышей с такой эгоистичной, пустой женщиной, какой была ее мать… Но что ей остается делать?
Незамужняя женщина не могла существовать самостоятельно, не боясь прослыть женщиной легкого поведения. Профессия сестры милосердия с недавних пор стала пользоваться уважением в обществе, но она считала себя непригодной для этого занятия.
Конечно, еще оставались уроки музыки. Она вполне могла бы зарабатывать ими на жизнь. Но ей не хотелось зависеть от жен влиятельных бизнесменов, которые приводили бы к ней своих тупых детей, требуя, чтобы она сделала из них гениев.
Кроме того, уроки музыки не давали ей того удовлетворения в жизни, какого она хотела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163