– Да, его отец, – подтвердило Предвиде­ние.
Пока рыцарь закапывал свои доспехи, она вдруг увидела множество людей: молодых де­вушек, вероятно, его сестер, молодого человека, должно быть, брата, мать и отца, а также не очень ясно различимую картину какой-то окутанной ту­маном земли, лошадей, горожан и, наконец, зам­ка. И надо всем этим царил дух любви, молодос­ти, силы и счастливых и веселых перепалок между юными существами. Читая таким образом его мысли, она поняла, что он не был таким избало­ванным и испорченным, как ей показалось внача­ле, и что он даже не сознавал, как красив.
Его меч все еще при нем, говорила себе Идэйн, пробираясь по каменистой тропинке. В конце кон­цов, самое главное для него – это меч.
Много позже они миновали горный перевал и оказались в небольшой долине, где паслось стадо овец. Пастуха видно не было. Они слышали, как он созывает свое стадо, до них доносился лай со­баки. Магнус отдал Идэйн свой меч и осторожно заскользил по травянистому склону, чтобы ук­расть меховой мешок, в котором, судя по запаху, был обед пастуха.
Обратно вверх по склону Магнус бежал бе­гом. Лесок здесь был не слишком густым, а пото­му не слишком надежным укрытием. Теперь им хорошо был слышен лай собаки, возмущенной втор­жением невидимых захватчиков.
Они изо всех сил помчались по горной тро­пинке, которая вела на север, и скоро морское по­бережье осталось далеко позади. Они бежали до­вольно долго и оказались далеко от долины, где паслись овцы. В конце концов, обессилев от бега, они скатились вниз по склону довольно крутой ло­щинки, поросшей рябинами и остролистом, по дну которой бежал мелкий и стремительный ручей.
– Ты оставил ему серебряную монетку? – спросила, задыхаясь, Идэйн, думая о пастухе, ос­тавшемся без обеда.
Он изумленно взглянул на нее:
– Да. И заодно посвятил его в рыцари. Гос­поди! Неужели ты думаешь, что я должен был за­явить ему о нашем присутствии, оставив серебря­ную монетку?
Идэйн промолчала и подумала, что, вероятно, он прав и им следует хорониться и от обычных людей, и от разбойников, которые наверняка должны были им встретиться, и искать то, что один норманн мог бы счесть приютом у другого норманна, а значит, безопасным местом. Кажется, Магнус был уверен, что в этих краях есть не­сколько наделов, пожалованных шотландским ко­ролем нормандским рыцарям.
Идэйн опустилась на колени и пила из ручья до тех пор, пока у нее не перехватило дыхание. Вода была чудесной, даже нужнее пищи. С того момента, как она проснулась с полным морской соли ртом, она так сильно страдала от жажды, что боялась умереть.
Идэйн присела и вытерла губы тыльной сто­роной ладони. Молодой рыцарь отогнул овечью шкуру, в которую был завернут обед пастуха, и замер, глядя на покрытый странными прожилками белый шар, оказавшийся внутри.
Если бы Идэйн саму не терзал смертельный голод, она бы рассмеялась при виде выражения его лица.
– Что это? – спросил Магнус таким тоном, будто не мог поверить глазам своим. Или обоня­нию. – Да хранит нас Святой Георгий! Конечно, это несъедобно!
И в эту минуту Идэйн поняла, что красивый молодой рыцарь никогда в жизни не испытывал голод. По крайней мере настолько, чтобы есть грубую крестьянскую пищу. Она снова присела на корточки.
– Тебе ведь случалось есть пудинг из мяс­ных обрезков, – сказала она. – Это то же са­мое. Только туда добавлена ячменная и овсяная мука, а приготовлен он в овечьем желудке.
– Приготовлен в овечьем желудке, – про­бормотал Магнус. – Мне доводилось есть сви­ные и говяжьи рубцы. Это мое любимое блюдо. Но этот пудинг ни на что не похож.
Он взял пастушеский пудинг, понюхал его. Идэйн заметила, что он вздрогнул и отшатнулся.
– Матерь Божия! А ты-то откуда знаешь? Ты уверена, что это то, о чем только что сказала?
Идэйн пожала плечами.
– Все, кто живет на этом побережье, знают, что такое хаггис. Пастухи готовят его после того, как зарежут овцу. Они даже говорят, что он долго и хорошо сохраняется. Иногда они весь сезон, когда пасут овец, питаются хаггисом. Просто за­рывают его в…
– Неважно, – торопливо ответил Магнус. – Можешь больше не просвещать меня на этот счет.
Он срезал верхнюю оболочку и осторожно от­резал себе кусок. Положил в рот, подержал неко­торое время, потом наконец решился проглотить. Со все еще недоуменным выражением лица отре­зал еще кусок и предложил ей.
Идэйн взяла его и тут же съела. Она была го­лодна, к тому же пастушья еда была для нее не внове. Когда она жила в монастыре Сен-Сюльпис, иногда горцы уделяли сиротам часть своей пищи. Обычно это случалось по осени, когда пас­тухи пригоняли на убой свои стада.
И все же хаггис был не столь сытной едой, как твердая колбаса, которую шотландцы изготов­ляли из овечьих кишок, набивая их мясными об­резками, приправляя диким чесноком и мукой из желудей. Такую пищу можно было хранить меся­цами и в любую погоду. Пастуха легко можно бы­ло отличить по одежде, потому что после такой трапезы он мог сколько угодно находиться на вет­ру в одной рубашке и никакой холод не был ему страшен.
После того как они поели и напились из ручья, рыцарь снял плащ и повесил его на ветку дерева.
– Мы должны попытаться смыть соль с одежды и кожи, – сказал он. – Если не сделаем этого, кожа воспалится и будет зудеть. Моряки предупреждали меня об этом.
Он подошел к ручью, сел на берегу и стянул сапоги. Потом перешел ручей вброд, снял камзол, но меч оставил на поясе, пока не скрылся из виду.
Идэйн последовала за ним к воде, радуясь возможности вымыть руки после хаггиса. Она тоже сняла плащ и, вздохнув, повесила на дерево.
По правде говоря, для купания было слишком холодно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97