— Маргалита!Никто не отозвался, было еще очень рано. Я позвал громче.Скрипнула дверь, и на балкон вышла заспанная женщина.— Кто там?— Это я, Гогита!— Чего тебе?— Спустись во двор, дело у меня.— Ты что, пьян, парень?— Умер дедушка, Маргалита… И некому его оплакать… Я прошу тебя…— Да что т говоришь!— Да, умер дед. Прошу тебя, Маргалита, не откажи…Не сказав ни слова, Маргалита — непричесанная, босая — сбежала вниз по лестнице. когда мы подошли к нашему дому, я пропустил ее вперед. Женщина ступила на лестницу, но вдруг остановилась и в замешательстве обернулась ко мне.— Не бойся! — сказал я тихо и присел прямо на влажную траву.Маргалита поднялась на балкон, повернулась лицом к деревне и распустила волосы…Дедушку хоронили в воскресенье, 4 ноября 1943 года.Народ стал подходить после полудня. Шли группами — про признаку родства или местожительства. Перед каждой группой следовали плакальщицы и двое детей со стружковым венком в руках.Мои ближайшие соседки, взявшие на себя все хлопоты по устройству похорон, оплакивали скорее меня, чем деда:— Несчастный мА-а-льчик, как же ты проживе-ешь один-одине-е-е-шинек, сирота бе-е-едненький!…Я стоял у дверей с черной повязкой на руке и степенно, без слез и стонов, отвечал на рукопожатия соболезнующих.— Ты поплачь, поплачь, Гогита, легче станет! — шепнула мне на ухо Маргалита. Я согласно кивнул головой.Балкон, двор и даже дорога были полны людей. Стояли, судачили, делились новостями, спорили, кое-где даже смеялись…Вдруг в толпе что-то произошло. Сперва она зашумела, потом наступила мертвая тишина. Люди расступились, и в образовавшемся коридоре показалась лохматая, грязная, с приставшими к шерсти шариками чертополоха Собака. Не глядя на людей, не обращая ни на кого внимания, Собака проследовала через весь двор, поднялась на балкон и заглянула в дедушкину комнату. Не найдя там никого, она вошла в зал, приблизилась к гробу, встала на задние лапы, передними уперлась в тахту, вытянула шею и… замерла. Долго смотрела Собака на спокойное, доброе и красивое лицо деда, потом повернулась, подошла ко мне и молча улеглась у моих ног.— Слава тебе господи! — вырвалось у кого-то.И тут я не выдержал, закрыл лицо руками и громко зарыдал.Около пяти часов дня произошло другое чудо.В комнату вошел Бадриа. Увидев лежащую у моих ног Собаку, он вздрогнул, но быстро овладел собой и с приличествующим обстоятельствам выражением лица направился ко мне. Собака вскочила, ощетинилась, оскалила зубы и сердито зарычала.Бадриа отступил, Собака сделала шаг вперед.— Но, но, пошла! — проговорил побледневший Бадриа.Собака глядела на него налитыми злобой глазами.— Дай же поплакать над человеком! — попытался улыбнуться Бадриа.Собака зарычала громче и приблизилась к нему.— Скажи ей что-нибудь! — одернулся ко мне растерявшийся Бадриа.«А она знает! Знает, да не может сказать!» — вспомнил я слова деда и сказал:— Бадриа, уйди из моего дома!«Если ты всегда будешь поступать так, трудно тебе придется в жизни», — вспомнил я слова деда и все повторил:— Уйди, Бадриа, из моего дома.Бадриа ушел.
Утром меня разбудил какой-то шум. В одном белье я выскочил на балкон.— Гогита, уйми проклятую собаку, чуть не загрызла нас! — кричали пришедшие за стульями соседи.…Я окинул взглядом свое село.Над домами вились легкие белые струйки дыма.Пели петухи.Мычали коровы.Блеяли козы.Кудахтали куры.Из-за Концхоулы поднималось солнце.Тело мое наполнилось теплом, и в ушах зазвонили веселые колокола.В моем дворе лаяла собака.

1 2 3 4 5