– Ничего. Жили в мире и согласии. Из остатков ясеня отец смастерил два пандури. Один оставил себе, другой подарил сыну Георгия – Луке…
– Как же сыновья разрешили пограничный конфликт?
– Мирно. Ясень-то, представьте, прижился на старом корню, да так раздался вширь, что и не обхватишь! Плетень мы подвели к дереву точно посередке. Так что ясень нам не мешает. Граница, дорогой мой, дело сложное, ох и сложное!.. Ну, хватит, пора спать!..
Я приоткрыл дверь в купе и чуть не задохнулся от смеха: на верхней полке, свесив голые ноги и повязав голову полотенцем, сидел наш молчальник. Лицо его выражало муку и изумление. Купе дрожало. Колыхался абажур ночника.
– Вы видели когда-нибудь, чтобы так храпела женщина? – простонал верхний пассажир. Это были первые и последние слова, произнесенные им за все время нашего путешествия.
Было за полночь, когда меня кто-то разбудил:
– Проснитесь, проснитесь, уважаемый Владимир!
Я вскочил. Над головой стоял радостно возбужденный председатель.
– Дождь! Дождь пошел, дорогой Владимир!
– Поздравляю! Но стоило ли из-за этого будить меня?
– Извините, дорогой! Такая это для меня радость!.. Думал, вам также будет приятно… Спите, пожалуйста.
– Как же, заснешь теперь! Напугали человека!
Афанасий понял, что я шучу, весело хмыкнул и разлил оставшийся коньяк.
– За дождь, дорогой Владимир! За дождь, который поит землю, дарит жизнь траве, моет черепицу, растит кукурузу, одним словом, за живительный дождь! – сказал председатель и, чокнувшись со мной, выпил.
– Мне казалось, что в наших краях скорее следует радоваться солнцу, чем дождю.
– Это как когда. Прошлым летом я только и мечтал, что о солнце… Сгнило все от постоянных дождей…
– Ну, спасибо, разбудили меня, иначе где бы я видел такой ливень! – поблагодарил я председателя. И действительно, дождь лил как из ведра. По оконному стеклу струились потоки воды.
– Был случай… Послушайте: дожди в прошлое лето сыграли с нами злую шутку, таких дождей, наверно, не бывало даже при Ное, начисто затопило, снесло все наши посевы и пашни!.. Иду я как-то утром в контору под проливным дождем, навстречу – колхозник наш, с мотыгой на плече. «Куда тебя несет, – спрашиваю, – в такой ливень?» – «Иду, – говорит, – в Кобулети». – «Что ты там потерял?» – спрашиваю. «Пашню, – говорит, – мою дождем смыло и в Кобулети занесло, иду, – говорит, – туда на прополку!» Шутит, сукин сын, а мне не до шуток… Чуть-чуть дождь перестал, пошел я в горы, – пчел мы там летом держали. Пришел – не дай бог увидеть такое: из ста ульев – семидесяти как не бывало! Залило водой! К полуночи вернулся в село, набатом поднял всех на ноги, собрал собрание.
– В чем дело, председатель? – спрашивают крестьяне.
– А дело в том, дорогие мои, что погибло семьдесят наших ульев! – отвечаю.
Встает тогда Папино Иремадзе – известный по всей округе сквернослов – и говорит:
– Тут семьсот семей человеческих погибает, председателю на это наплевать, а из-за семидесяти паршивых ульев он нас в полночь с постели согнал!
Я расхохотался. Афанасий продолжал:
– Смешно, конечно. Сболтнул глупость вредный мужик, наплел чистую ересь! Богаче нашего села, пожалуй, и не сыщете в этом крае. Чего только у нас нет – цитрусы, чай, кукуруза, фасоль, вино!..
– Чем же ваш Папино был недоволен?
– А черт его знает! Не мог человек прожить дня, чтобы не съязвить! Поверите, я даже боялся выступать на собраниях! Все село его ненавидело. Доносчик, завистник, интриган, – многих он погубил, многих перессорил… Люди сторонились и боялись его…
– Как же народ встретил его слова? Насчет пчел.
– Как? Поднялся смех, шум, гам… Знали ведь его паршивый характер… Одним словом, сорвалось собрание…
– Что было дальше?
– Да ничего… Два месяца тому назад умер он. Вздохнули мы свободно… А все же жаль человека – глупой смертью погиб… Повел он в Махарадзе лошадь подковать. Может, слышали, знатные кузнецы там живут, братья Керкадзе. И вот, взял несчастный коня за ногу, а конь лягнул его так, что кишки вывернул наизнанку. Не успели донести бедного до больницы, – кончился по дороге… Что ж, не оставлять же покойника без присмотра, родни-то у него никакой… Послал я за трупом колхозный грузовик… Переезжая по броду Бжужисцкали, чуть было не уронили в воду гроб, – ударило волной, с трудом удержали… Хоронили покойника в воскресенье. С утра зарядил дождь – к вечеру село походило на затопленный остров… Еле добрались до кладбища. Стали опускать в могилу гроб – лопнула веревка! Гроб рухнул в яму вверх дном… Плюнули тут мужики: собаке, говорят, собачья смерть! Махнули рукой и разошлись… Пришлось мне одному, под проливным дождем, засыпать могилу… Не дай бог восстановить против себя народ!.. Жалко ведь, как никак – человек умер… Но народ тоже по-своему прав…
– Мда-а, – согласился я, – ничего не скажешь…
– Эх, многое еще можно вспомнить, да поздно уже… А вам вот что я скажу: граница хороша, а наше село не хуже! Приезжайте к нам, поглядите на людей и на жизнь нашу. Авось и про нас захотите написать…
– Обязательно приеду!
– Напишите, как пустеет село, как бежит в город наша молодежь.
– Напишу!
– Будем очень вам благодарны…
Дождь все лил и лил. Председатель выглянул в окно:
– Да хватит тебе, я же о дожде просил, не о потопе!
С верхних полок доносился стройный храп в два голоса…
– Спокойной ночи! – сказал председатель и погасил свет.
На вокзале меня встретил сам подполковник Розаринов. Спустя полчаса я уже сидел в его кабинете. Подполковнику на вид было лет пятьдесят. Энергичный, живой и очень симпатичный, он за пятнадцать минут успел рассказать несколько детективных сюжетов, кучу анекдотов, набросать краткий план моей будущей книги и даже определить, сколько в ней ориентировочно будет страниц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56