Что мне лучше идти на край света, чем еще раз сдавать на медицинский? Да и что, в конце концов, случилось? Подумаешь – служба в армии!
– Скажите – вернется твой внук из армии генералом, его без экзаменов примут в любой институт!
– Ладно, так и скажу, – махнул рукой дядя Ванечка. – А Шура? Ты про нее забыл?
Да, забывать о тете Шуре не следовало. Тетя Шура знать ничего не захочет, слушать ничего не станет, она твердо уверена, что я не такой, как все остальные, я – сын Гавриила Джакели, и потому для меня должны быть настежь открыты двери всех институтов, ко мне должны применяться все существующие в Советском Союзе льготы. В армию? В какую еще там армию? Куда мне в армию? Мне – «ребенку», который ничего еще в жизни не видел? Дудки! Никуда он не пойдет!
– Дядя Ванечка, скажите ей, что я записался добровольцем! Дядя Ванечка на минуту задумался, потом иронически улыбнулся:
– В сорок первом я на самом деле пошел добровольцем, она даже этому не верит. Так она и поверит твоей выдумке! А, брось, пожалуйста! – Он безнадежно махнул рукой. – Ну, давай выпьем!
– Ванечка-джан, что-то ты мне не нравишься сегодня! – сказал официант, ставя на стол блюдо с шашлыком.
– С похмелья я, Архип… Неси еще пару бутылок! Дядя Ванечка снова наполнил стаканы.
– Много испытаний создано богом для человека, дорогой мой Автандил, – начал он. – Армия – одно из них: струсил, сдал в армии – смерть! Изменил, подвел в армии друга – смерть! Я говорю «в армии», то есть я войну имею в виду… В сорок втором наша дивизия под Ростовом оказалась в окружении. Кто сумел вырваться из кольца – сумел, кто нет – попал в плен… У сарая выстроили нас, человек триста, в два ряда.
– Еврей – выходить! – распорядился немецкий офицер. Было среди нас два еврея. Вышли.
– Теперь коммунист выходить!
Никто не сдвинулся с места. Офицер неторопливо постукивал по ладони парабеллумом.
– Што, русский армия нет коммунист? – спросил он.
Первым вышел наш командир – старший лейтенант Козлов. За ним другие, всего тридцать один человек, и среди них Бухути Авалиани, мой друг, душа-человек, писаный красавец, Геркулес с сердцем младенца. У Бухути было трое детей, он бредил ими… Меня любил как брата, делился со мной последним куском хлеба, ночью укрывал своей шинелью…
Тридцать три коммуниста – те два еврея тоже были партийными – стояли в ряду напротив нас. Бухути смотрел на меня ласково и улыбался… И мне стало стыдно, до того стыдно, что… Я вышел из строя и стал рядом с Бухути.
– С ума сошел?! – прошептал Бухути по-грузински. – Уходи сейчас же! – И он толкнул меня: – Уходи, пока не поздно!
Я отрицательно покачал головой. Я дрожал от страха и никак не мог унять эту проклятую дрожь… Я боялся, понимаешь ты? Боялся смерти!.. Но уйти я не мог!
Офицер что-то говорил, я видел, как он раскрывал рот и размахивал руками, но голоса его не слыхал… Потом перед нами Появились немецкие солдаты с автоматами в руках. Шестеро из нас, не выдержав, опустились на землю и закрыли лица руками. Те два еврея и Бухути стояли свободно, с гордо поднятой головой, и улыбались… – Дядя Ванечка отпил вино, облизнул высохшие губы. – Вдруг Бухути вышел из строя и приблизился к офицеру. Тот быстро поднял парабеллум.
– Он врет, он не коммунист! – сказал громко Бухути, показав на меня.
Офицер медленно повернул голову, удивленно взглянул на меня, потом не спеша подошел ко мне.
– Ты не есть коммунист?
Я молча опустил голову. «Сяду, – подумал я, – вот возьму и сяду прямо в грязь, а там будь что будет… Не могу больше… Убьют – черт со мной, лишь бы кончилась эта мука…»
Офицер дулом пистолета приподнял мне голову.
– Мандат! – сказал он, протянув левую ладонь.
Я стал обшаривать карманы, и это длилось довольно долго, потому что партбилета у меня не было и быть не могло. И офицер понял, что я обманул его. Страшной силы удар в висок свалил меня, и я потерял сознание.
Я очнулся среди трупов. Тридцать три моих товарища лежали вокруг – изуродованные, окровавленные, с застывшей на лицах болью, удивлением, ужасом…
Дядя Ванечка, умолк и потянулся за вином. Рука у него дрожала. Он поставил стакан, достал сигарету, кое-как закурил.
– Потом? – спросил я.
– Потом… Потом было самое страшное… Было то, во что никто не поверит, а если поверит, то не поймет…
– Что же, что, дядя Ванечка?!
– Я увидел Бухути… Он лежал на спине с откинутой набок головой… И был похож на снятого с креста Иисуса… На груди у него запеклась кровь, и клочок окровавленной рубашки он держал в правой руке… Я подполз к нему, приник к его груди и заплакал… Я плакал от радости… Ты можешь понять это?.. Я плакал от радости, потому что вокруг лежало тридцать три растерзанных трупа, а я был жив, жив, жив. Я мог дышать, видеть солнце, двигаться, плакать! Я был жив, и я плакал от горя и радости!..
Дядя Ванечка был прав: понять такое было трудно…
– До конца войны я был в плену… Дважды бежал. Ловили. Дважды на спине каленым железом выжигали свастику… Потом вернулся, вернулся из Милана… Думал, свои пожалеют меня, несчастного, измученного, обласкают, пригреют… – Дядя Ванечка грустно улыбнулся. – Ну ладно, что было, то было… Давай выпьем! Выпьем за тебя и твою службу в армии! Помни, Автандил, дорогой, армия – это экзамен на всю жизнь. Крепись, будь молодцом! И что бы ни случилось, как бы ни было трудно, будь всегда человеком! Знай, цена человека не в стоимости надгробного памятника, а вся штука в том, как он прожил на этой грешной земле. Будь честным… Устроить себе хорошую жизнь нетрудно, поверь мне! Человеком быть труднее. У бедной моей Шуры платья сменного нет, попади она под дождь – переодеться не во что… У жены директора моей АТК – две норковые шубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56