В нем недоставало обычной силы, но это, без сомнения, был его голос. Жоржи бросилась к покрытой соломой хибаре, на ходу повторяя его имя, полуплача и полусмеясь, испытывая опьяняющее чувство благодарности и облегчения.
Она остановилась на пороге, ничего не видя, потому что внутри было темно.
— Ты выглядишь чудесно, — долетел из дальнего конца комнаты шепот Симона.
Вознося благодарственные молитвы, зная, что она отныне навсегда поверит в чудеса, Жоржи бросилась вперед и опустилась на колени перед соломенным тюфяком, на котором лежал Симон. Обхватив руками лицо мужа, она нежно поцеловала его.
— Теперь со мной все будет в порядке, — шепотом сказал Симон, и в его голосе послышались шутливые нотки.
— Вы хотите воды, сэр? — спросил Моррис, опускаясь на колени и протягивая флягу. Он увидел, что рядом с маркизом лежал заряженный револьвер.
— Это было бы очень здорово. — Симон не пил с самого утра. Взяв из рук Морриса флягу, он поднес ее ко рту.
— Тебе нужен доктор, — в панике сказала Жоржи, видя, как дрожит его рука, которой он держал флягу.
— Прусский солдат охранял меня с вечера, но утром уехал, — пробормотал Симон.
Моррис взял из руки хозяина флягу и помог ему сделать еще глоток. После этого Симон закрыл глаза, словно исчерпав остаток сил. Жоржи в отчаянии посмотрела на Морриса.
— Нам нужно доехать до деревенской гостиницы, сэр, — заявил Моррис.
— В моем бедре находится мушкетная пуля, — прошептал Симон, приоткрыв глаза, чтобы послать Моррису безмолвный сигнал. — Ее нужно удалить…
— Да, сэр.
— Никаких докторов… — Его голос замер.
— Да, сэр, я понимаю, сэр.
— Ты не смеешь! — воскликнула Жоржи, но, встретив предупреждающий взгляд Морриса, замолчала.
Симон потерял сознание, когда его поднимали на повозку. В гостинице его уложили на чистую постель, и Моррис позволил доктору осмотреть рану. Она была рваной, сильно воспалилась, и когда доктор сказал, что нужно пустить кровь, Симон покачал головой.
Моррис поблагодарил доктора, заплатил ему и проводил из комнаты.
— Из меня вытекло столько крови за эти два дня, что трудно себе представить, — со слабой улыбкой произнес Симон.
После бульона и яиц всмятку он почувствовал себя лучше.
— Надеюсь, Моррис, что ты сделаешь так, чтобы потери крови были минимальны.
— Да, сэр, сделаю все возможное. Бренди или настойку опиума, сэр?
— Бренди. И я не хочу, чтобы ты это видела, — обратился он к Жоржи. — Это не входит в круг обязанностей жены.
Жоржи была несказанно рада, что Симон жив и у нее не было иных обязанностей, кроме как быть женой.
— Я хочу быть ассистентом, если Моррису потребуется моя помощь.
— Тогда я в надежных руках. Давайте поскорее покончим с этим малоприятным делом.
Маркиз выпил полстакана бренди и кивнул Моррису.
Жоржи побелела, когда увидела, как Моррис сделал надрез скальпелем. Она поспешила сесть, чтобы не потерять сознание. Во время всей операции Симон не двигался и не жаловался. Когда мушкетная пуля была наконец удалена, рана промыта бренди и зашита, Симон поблагодарил Морриса так, словно тот оказал ему самую заурядную услугу. После этого он почти сразу погрузился в беспокойный сон, а когда проснулся ночью, попросил Жоржи, чтобы она легла рядом с ним.
Жоржи не на шутку всполошилась — у нее возникли опасения, уж не стало ли Симону хуже. Она осторожно прилегла рядом.
— Вот теперь я могу спать, — шепотом сказал Симон, погладив ей щеку тыльной стороной ладони. — Не покидай меня.
«Ты не покидай меня», — подумала она. Меланхолические нотки в его голосе снова ее встревожили. Заснуть она не могла и, повернувшись на бок, всю ночь наблюдала за ним, за тем, как он дышит, как поднимается и опускается его грудь, за цветом его лица и рук, лежащих поверх покрывала. Она всей душой переживала за человека, которого любила. Если бы молитвы могли помочь, Жоржи готова была бы молиться за каждого солдата, который сражался при Ватерлоо. Но самые жаркие молитвы она готова была вознести и возносила за человека, без которого — и это Жоржи твердо знала — она не может жить.
Когда наступило утро, Симон открыл глаза и, увидев возле себя жену, улыбнулся радостно и счастливо. В его взгляде читалась любовь, и от этого весь мир показался Жоржи светлым и солнечным.
Однако его выздоровление шло медленно — слишком много крови потерял он в момент ранения и после. В первые дни он был слаб и вял. Жоржи постоянно находилась при нем и почти не спала пять первых ночей. Когда у Симона возникало желание заговорить, она разговаривала с ним, когда он умолкал, она просто держала его руку. К концу недели он почувствовал себя лучше, и даже постоянно озабоченное лицо Морриса прояснилось.
— Я думаю, мы избежали заражения, миледи, — негромко сказал Моррис как-то утром, когда они готовили для Симона завтрак в соседней комнате.
Жоржи облегченно вздохнула.
— Ах, как здорово, как это здорово! — повторяла она со счастливой улыбкой.
— Должно быть, на будущей неделе его светлость уже сможет вынести путешествие.
— Пусть остается на месте столько, сколько нужно, Моррис. Не будем торопиться. Пусть мы пробудем здесь целый месяц, это не важно, лишь бы мой муж поправился.
Однако у Симона были другие планы. Ему надоело чувствовать себя беспомощным инвалидом.
— Найди карету, — распорядился он на следующий день. — Я хочу вернуться в Брюссель.
Ехали они медленно, с частыми остановками, чтобы Симон мог передохнуть, — дорога, по которой прошли две армии, была в безобразном состоянии.
Прибыв в Брюссель, они узнали, что Наполеон отрекся от престола и союзные армии двигались на Париж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22