Каждый из них наносил удары, ревновал и негодовал, хотел мстительной компенсации за месяцы страданий.— Я вернулась в полночь из театра. — А… дети спали уже?— Очень хитро, — сказала она, подошла к окну и выглянула из него, словно его присутствие не имело никакого значения.Итак, веселая вдова развлекалась с мужчинами допоздна, подумал он, разглядывая ее стройную фигуру, четко выделяющуюся на фоне окна. Почему это для него такой сюрприз? Если кто-нибудь и понимал ее развратную натуру, так это он. Как могла она выглядеть, такой свежей и невинной, словно весенний цветок, этим утром в своем бледно-желтом платье, со своими светлыми волосами, как у ребенка, и быть куртизанкой? Он почувствовал желание обнять ее тонкую талию, притянуть Импрес к себе, почувствовать тепло ее тела и зарыться лицом в пахнущие фиалками волосы. Он не мог обманывать себя больше, что дети единственная причина появления его, и, полный ревности ко всем мужчинам в ее жизни, сказал хозяйским тоном, которым никогда до этого не разговаривал с женщинами:— Я больше не буду ждать так долго.Обернувшись, Импрес не стала притворяться, что не поняла его, и, смерив взглядом Трея, прокляла в душе его невыносимую уверенность.— Ты не можешь заставить меня.Он улыбнулся.— И не должен.Его самонадеянность, внезапное будоражащее появление, чувственность — все раздражало ее. Но она знала, что если быть честной с собой, Трей прав. И это раздражало больше всего. Как мог он-с ленивым мерцающим взглядом этих серебристых глаз — заставить ее испытывать желание к нему, вызывать внутренний трепет, когда все мужчины, ухаживающие за ней с таким пылом, не вызывали никакого волнения? Он не предлагал ничего, кроме мимолетного удовольствия с последующей потом сердечной болью, и за это Импрес ненавидела его.— Я была бы признательна, если бы ты не появлялся здесь больше, — сказала Импрес, приходя в ярость от его самообладания, рассерженная собственной реакцией.— Мы должны проголосовать за это, — сказал Трей, — думаю, следует спросить детей.Краска бросилась в лицо Импрес.— Черт бы тебя побрал, Трей, — сказала она, испытывая желание кричать, надавать ему пощечин, лишь бы согнать выражение самонадеянности с его лица, — не смей возвращаться в их жизнь!Он наградил ее теплой снисходительной улыбкой.— Будь осторожна со мной, — произнес он без злобы и поднялся с пола одним стремительным скользящим движением. Глава 21 Каждый раз, когда открывалась дверь перед очередным посетителем, Импрес тряслась от страха, что Трей опять вторгнется в круг ее друзей и устроит скандал. Если он скажет, что купил ее в публичном доме, или даже намекнет, что она выставляла себя на продажу, она не переживет позора. Возможность такого кошмарного развития событий вызывала у Импрес ужас. Привыкшая к добродушному подшучиванию и легкому флирту на традиционных чаепитиях, в тот день она отослала всех под предлогом головной боли.Появившись в гостиной в сопровождении детей и осмотрев комнату, Трей немедленно спросил:— Сегодня гарема не будет?Импрес сидела у камина и сортировала полученные ею в этот день приглашения. При звуках его глубокого голоса руки у нее затряслись, и она благоразумно отложила карточки в сторону.— Чаепитие закончилось в шесть, — ответила она, не обращая внимания на его насмешку.— Так рано? — спросил он с иронией, хорошо понимая, что чаепитие отменено из-за него.Эдуард начал дергать Трея за руку, и в то время, как он наклонился, чтобы услышать, что ему шепчет ребенок, Гай, Эмили и Женевьева с воодушевлением стали отчитываться перед Импрес о весело проведенном времени. Они возбужденно рассказали, как им позволили установить мольберт в Лувре, и, желая угодить страсти Гая к лошадям, каждый рисовал сцену с картины Делакруа, на которой было изображено сражение арабов.— Тебе надо посмотреть, как Трей нарисовал лошадей, — заявил Гай.Восторженное славословие достоинств Трея, казалось, никогда не кончится. Внимательно выслушав детей и дождавшись, когда наступит пауза, и они переведут дух, Импрес напомнила, что обед скоро будет сервирован.— Поблагодарите Трея, — проинструктировала она, — отправляйтесь наверх и приведите себя в порядок.Когда шум их шагов затих, Импрес, понимая, какое удовольствие Трей доставил детям, но, тем не менее, раздраженная тем, что он выбрал их объектом своего несравненного обаяния, сухо сказала:— Спасибо за проявленную к детям доброту.— Для меня это было удовольствием, — ответил он просто.— Теперь, надеюсь, ты найдешь дорогу к выходу, — заявила она твердо, поскольку собиралась навестить Макса до обеда. Ей пришло на ум, насколько же будет скомкано расписание кормления сына, если гость из Монтаны задержится в Париже надолго.— Приглашения к обеду не будет? — спросил Трей, лениво растягивая слова и думая о том, что с распущенными волосами, без броши и в чопорном платье цвета морской волны, которое она выбрала сегодня, видимо, специально, чтобы не дразнить Трея, она нравится ему куда больше.— Да, никаких приглашений не будет, — неучтиво буркнула Импрес.Трей, конечно, мог повлиять на нее в том, что касалось детей, она не могла их лишить его компании, поскольку они обожали его, но близкие отношения не должны распространяться на саму Импрес. Трей Брэддок-Блэк был беспринципным, самоуверенным человеком, и тяжелое сражение, которое Импрес вела, надеясь преодолеть свои чувства к нему, было слишком памятно, чтобы позволить подвергнуть себя риску попасть под его обаяние еще раз.— Кажется, мне придется обедать в одиночестве. — В выражении его глаз читалось разочарование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116