После минутного колебания Элайджа ее взял. Жена улыбнулась ему истинно материнской улыбкой, как непослушному сыну, не желающему умываться по утрам.
– Повторяю: я очень рада, что вы смогли разделить с нами компанию. И хотя я уверена, что вкус этих джентльменов безупречен, – она одарила Корбина сияющей улыбкой, – мнение мужа, разумеется, должно быть решающим. Клянусь, прошло слишком много времени с той поры, когда я чувствовала, что муж у меня есть, и теперь для меня все это внове. Наверное, я надоем вам до слез, прося одобрить мои ленты или веер!
В прежние времена, в первые дни их супружеской жизни, Элайджа, возможно, вышел бы из себя. Но с тех пор его закалили постоянные парламентские битвы, где ставки были куда более высоки, чем какие-то ленты и безделушки.
– Совершенно уверен, что Корбин вполне способен заменить меня в этих случаях, – обронил он с тщательно выверенными безразличием и учтивостью.
– Наши сердца воистину бьются в одном ритме, Бомонт, – заметила Джемма.
– В этом случае, – усмехнулся брат, – довольно странно, что вы столько времени проводите врозь. Нет, я вовсе не собираюсь подвергать сомнению этот трогательный пример супружеского согласия, столь редкого в наш развращенный век и долженствующего стать источником вдохновения для нас всех, но не могла бы ты показать мне чертово главное украшение?! У меня деловое свидание на Бонд-стрит, а твоя подруга, герцогиня, что-то не спешит появиться.
– Это будет в соседней комнате, если Каро все успела подготовить. Когда вы приехали, она еще только приступала к делу.
Элайджа едва удержался, чтобы не спросить, кто такая Каро.
– Я во всем полагаюсь на нее, – продолжала Джемма. – В жизни не видела столь безупречного вкуса у женщины. Если, разумеется, не считать ее величества королевы Марии Антуанетты.
Элайджа ответил красноречивым взглядом, яснее всяких слов показывавшим, что именно он думает о тех, кто хвастается близостью к французской королеве.
– Итак, мы идем, джентльмены? – сухо осведомился он, обращаясь к Корбину и Гриффину. – Герцогиня считается законодательницей парижских мод. Лично я никогда не забуду бал-маскарад семьдесят девятого.
– Разве вы там были? – удивилась Джемма. – Боже! Я совершенно об этом забыла.
Она похлопала веером по его руке.
– Теперь припоминаю. Все мужчины были в костюмах сатиров, – невероятно забавно, смею вас уверить, – и только вы один надели черное с белым, представ перед всем миром завзятым парламентским пингвином.
Он отпустил ее руку и снова поклонился.
– Увы, мне вряд ли пойдет хвост сатира.
– Да и для французских задниц это не лучшее украшение!
Но герцог на сей раз промолчал.
– Оба члена моей семьи отказались присоединиться к веселью, – вздохнула Джемма. – Истинные англичане: так напыщенны, так…
– Так прилично одеты, – вставил Гриффин. – В ту ночь многие выставляли напоказ колени, которые лучше никогда бы не показывать при свете. Я все еще не в силах забыть костлявые, узловатые конечности графа д'Оверня.
Джемма выглянула в приоткрытую дверь, ведущую в бальный зал, и захлопала в ладоши:
– Как чудесно все выглядит, Каро! Ты великолепна, как всегда великолепна!
Корбин немедленно последовал за Джеммой, так что Элайдже осталось только схватить шурина за локоть:
– Кто эта Каро, черт возьми?
– Смертоносно умная женщина. Секретарь Джеммы, – пояснил Гриффин. – Крутится возле нее вот уже четыре-пять лет. Вы ни разу ее не встречали?
Элайджа пожал плечами:
– Мои надежды ограничиваются одним горячим желанием: лишь бы она не уничтожила мою карьеру. Я верно понял, что все способности секретаря Джеммы направлены на устройство скандалов?
– Говорил же я, что вам это вряд ли понравится.
Они подошли к порогу. Гриффин распахнул дверь и отошел в сторону.
– Вот вам типичный пример ее деятельности.
Элайджа сделал шаг и оцепенел.
– Ад и проклятие! – выдохнул он.
– Зато лучше, чем сатиры. Никаких хвостов, – утешил Гриффин.
Элайджа осматривал комнату, чувствуя, как испаряются с таким трудом обретенные спокойствие и самообладание. Огромный стол красного дерева, обычно стоявший в столовой, сейчас был передвинут в центр бального зала. Но вместо посуды на нем красовалась гигантская розовая раковина, очевидно, вылепленная из глины. Повсюду были разбросаны розы. Длинные гирлянды цветов свисали с потолка до пола.
Сквозь туман, застилавший мозги, до герцога донеслись восклицания Джеммы, восхищавшейся цветами.
– Совсем как настоящие! И морские раковины! – взвизгнула она. – Изумительно, Каро!
На взгляд Элайджи, ничего изумительного в открывшемся зрелище не было.
На центральном украшении не было ни единого лоскутка.
Мало того, оно было выкрашено золотой краской. Жемчужины, приклеенные к телу через равные промежутки, можно было не брать в расчет.
Шурин наблюдал за обнаженной женщиной пристальным похотливым взглядом, из тех, которые так презирал Элайджа, хотя, нужно признать, только мертвец остался бы равнодушным при виде подобного украшения.
– По крайней мере у нее нет хвоста, – заметил Гриффин.
В этот самый момент молодая позолоченная дама наклонилась вбок, повозилась с маленьким возвышением, на котором стояла, и за ее изящной попкой вырос изумительный веер из павлиньих перьев.
– Пожалуй, я чересчур поспешил с выводами! – обрадовался Гриффин.
– Будь оно все проклято! – выдохнул Элайджа.
Глава 2
Роберта вошла в комнату как раз в тот момент, когда павлиний хвост развернулся во всей красе. Дворецкий, уже собиравшийся доложить о ее приезде, замер с разинутым ртом. Девушка ободряюще похлопала его по руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91