Впервые в жизни она осознала, что их сладостная тяжесть не порок в глазах мужчины. Подойдя к ступеням, она поднялась по ним и толкнула дверь.
Домик состоял из одной маленькой комнатки, в углу которой расположилась софа. Лунный свет с трудом проникал в маленькое оконце.
Мейн вошел следом и остановился в тени у дверей, так что Джози не могла видеть его лица.
– Отсюда нет выхода.
– А я и не хочу уходить.
Теперь для Джози существовал только один этот мужчина, который помог ей впервые почувствовать себя женщиной.
Глава 35
Долгие недели меня преследовала мысль о моем Горчичном Зернышке, и я молча плакал на ее могиле, отказываясь от пищи. Не был ли я неким парией, столь же вредоносным и опасным для женской души, как взгляд василиска? Полагаю, любезный читатель, ты вообразил, будто я оправился от своего горя, распростился с призраками и снова ощутил пламя похоти...
Нет и нет! Увы, те дни миновали навсегда...
Из мемуаров графа Хеллгейта
– Я должна вернуться домой.
– Нет.
Голос Дарлингтона казался сонным, однако в нем чувствовалось столь безмерное удовлетворение, что Гризелда чуть не рассмеялась.
– Я устала и слишком стара для таких развлечений. – Она с трудом села в постели.
– Ты выйдешь за меня?
Гризелда наклонилась, чтобы поднять чулок, оказавшийся на полу спальни. Эти слова доходили до нее медленно, будто были произнесены шепотом. Затем она выпрямилась, держа в руке чулок, и повернулась к нему.
– В этом нет необходимости. – Она тоже была довольна хотя бы тем, что ее любовник оказался человеком чести. – И все равно я тебе благодарна за этот вопрос. Многие люди беззастенчиво продолжают свои интрижки, в то время как...
То, что Гризелда увидела в лице своего любовника, сразу заставило ее замолчать, и она замерла.
– Не говори этого, – взмолилась она. – Не надо.
– Я должен. Я не могу думать ни о чем, кроме тебя, и чувствую твой аромат, даже когда тебя нет рядом. Я не могу выдавить из себя ни одного остроумного слова, потому что единственный человек, с кем мне хочется разговаривать, – это ты.
– Друг мой, ты просто увлечен – с молодыми людьми такое случается нередко...
Внезапно Дарлингтон поднялся с постели и направился к ней; при этом он не казался таким уж юным.
– Возраст не имеет к этому никакого отношения.
– Еще как имеет, – возразила Гризелда. – Встреть я тебя, когда была моложе, все было бы иначе.
– В таком случае прими меня.
– Принять и обладать – разные вещи. Я не приму тебя, потому что у тебя вся жизнь впереди. Ты еще найдешь женщину своего возраста, и она родит тебе дюжину младенцев. – Гризелда потянулась к Дарлингтону и отвела с его лба непокорный локон. – А я, мой дорогой, буду танцевать на твоей свадьбе, но никогда не стану твоей женой, хотя твое предложение для меня огромная честь.
Его глаза пылали.
– Ты меня любишь!
Гризелда вздернула подбородок:
– Я ценю тебя и горжусь тобой.
Дарлингтон прищурился:
– Гордишься, как гордилась бы своим сыном?
Гризелда напомнила себе, что молодые люди обладают пылкими страстями; но она уже и сама начинала сердиться.
– Разумеется, я не мать тебе, но могла бы ею быть.
– Прекрати! Сколько тебе лет, Гризелда Уиллоуби?
– Ну, на сколько-то лет я тебя все же старше. – Гризелда пошла на попятный, надеясь сохранить атмосферу спокойствия.
– Я снова спрашиваю: сколько тебе лет?
Гризелда крепко сжала губы: они никогда не говорили о ее возрасте. Никогда.
– Послушай, Гризелда, тебе тридцать два, и ты вполне способна родить мне полдюжины детей, если пожелаешь. Мне двадцать семь, почти двадцать восемь. Пять лет – вот и вся разница между нами.
– Ты знал, – прошептала она. – Но неужели двадцать семь?
– А ты думала, восемнадцать?
– Я вообще не думала об этом.
– Ну так подумай. Даже будь тебе тридцать девять, я все равно попросил бы тебя о том же, и даже если бы тебе было сорок девять... А пока же ты едва ли можешь претендовать на роль моей матери, учитывая, что тебе исполнилось всего четыре года, когда я родился.
– Пять. И потом, я слишком мало знаю о тебе.
– Но ведь ты всегда можешь спросить. Если это так важно, я писатель.
– Что? – Гризелда почувствовала себя сбитой с толку, словно потеряла нить разговора.
– Писатель, – повторил Чарлз спокойно. – Ты спрашивала, как мне удается содержать дом. Я пишу.
– Романы?
– Нет, мой жанр ниже рангом. Я пишу рассказы о преступлениях, которые никогда не совершались, сенсационные памфлеты для низкопробных листков, отчеты об исповеди убийц. По правде говоря, иногда я даже писал сами исповеди.
– Откуда ты мог их знать? Где ты их слышал?
Дарлингтон пожал плечами:
– У меня есть друзья среди полицейских; если мне случается набрести на интересный материал, я не скуплюсь на гинеи.
Гризелда долго смотрела на него, и наконец губы Чарлза изогнулись в понимающей улыбке.
– Я согласен, средства к существованию достаются мне не слишком благородным образом. Я чернорабочий. По правде говоря, я и сам иногда стыжусь себя, а моя семья находит мои занятия омерзительными. Отец не желает даже слышать о моих занятиях, и это одна из причин, почему он помешан на идее женить меня на деньгах.
Гризелда нахмурилась. Как он смеет считать ее настолько заносчивой?! И почему она должна отказываться от брака с писателем?
– Я пишу как раз такое имеющее успех чтиво, о каком мы говорили вчера, – продолжал говорить Дарлингтон. – Мать убийцы непременно падает в обморок, услышав о том, что его заключили под стражу. Все жертвы – крепкие молодые люди, из которых получились бы замечательные мужья и отцы... Ну и так далее. – Он замолчал в ожидании ее реакции на его слова, но Гризелда не отвечала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82