Я уверен, что легко сошел бы за моряка в обществе, скажем, монахинь.– Монахинь?– Ну да. Монахини, конечно, принимают обет и клянутся вести целомудренную жизнь…– Я поняла ваш намек, – хмыкнула Имоджин. – Право же, я чувствую себя невообразимо порочной.– Ну, учитывая то, сколько румян вы наложили, – сказал Гейб, – вас вполне беспристрастно можно отнести к разряду райских птичек или ночных бабочек, какому-нибудь столь же красочному. – Он поймал ее улыбку. – Я сотру эту краску с ваших губ, прежде чем поцеловать вас.Смех замер в горле у Имоджин, а ее миндалевидные глаза потемнели. И в них не было безразличия. Он склонил голову ниже к ней.– Какая жалость, что театр так хорошо освещен, – пробормотал Гейб.– Да, – с трудом выговорила Имоджин.Он держал ее за руку таким образом, что никто другой не мог бы этого заметить. Она ощущала загрубелую кожу на его ладонях.– Должен вам сказать, леди Мейтленд, что весь день я только и думал о том, чтобы поцеловать вас.– Вы ни разу не показали этого… – проронила она. Голос ее пресекся.– Я не более готов рисковать вашей репутацией, чем ограбить банк.– О! – сказала Имоджин, чувствуя себя глупо. Подумав, она добавила: – Вы очень хороший актер.Теперь театр был уже полон. Шум голосов нарастал и соперничал с какофонией настраиваемых в оркестровой яме инструментов.– Сейчас начнут, – сказал он, все еще не выпуская ее руки.Неужели она и впрямь колебалась, прежде чем решиться пойти на свидание с ним?Имоджин чувствовала себя так, будто вся ее кровь воспламенилась, по спине побежали мурашки, а глаза ее спутника говорили ей ясно, что он знает, какое действие оказывает на нее. Он собирался ее соблазнить, и в этом не было ни малейшего сомнения.Внезапно Имоджин поняла, что знала это заранее. Почему бы иначе она так долго нежилась в ванне? Так тщательно и вызывающе оделась? А ее спутник допускал такие вольности, какие он, несомненно, позволил бы себе и вчера, не провались она в бочонок с вином.Более того, она намерена пойти на это. Такое приключение отвлечет ее от скорби и размеренной скуки прошедшего года. Всего одна ночь, сказала она себе. А потом она вернется к пресной жизни всегда трезвой и разумной вдовы, будет заботиться о Джози, о своей репутации и поставит точку в этой безумной авантюре.Тем временем он принялся медленно поглаживать ее руку.– Мистер Спенсер! – попыталась его урезонить она.– Гейб, – поправил он.– Гейб, – медленно повторила Имоджин.Он склонился к ней и прошептал на ухо:– Монахиня из «Белых братьев» позволяет себе вступать в близкие отношения со своими друзьями… Имоджин.Она нервно облизала губы. Теперь оркестр заиграл согласно. Он улыбнулся ей, и в его глазах она прочла столько нечестивых желаний, что ни одна монахиня, не говоря уж о настоящей леди, и, разумеется, профессор богословия не должны были даже подозревать о них.– Я думала, вы всю жизнь изучаете Библию.– Люди напоминают мне об этом слишком часто.Тут мальчики, стоявшие возле газовых фонарей по бокам зала, погасили их. Зал ответил на это ревом. А губы Гейбриела нашли ее губы. В этом поцелуе не было ничего от нежности Рейфа, от его мягкого юмора, от его предложения. Он был как наказание. Ее голова откинулась назад, а по телу мгновенно распространилась жаркая волна. Его поцелуй был полон эротики, не имевшей ничего общего с запахом нагретой солнцем травы или нежным касанием. Он знаменовал собой беспощадную власть над ней. И она…Занавес взвился, и мальчики возле газовых фонарей снова зажгли их.Имоджин осознала, что ее пальцы запутались в его волосах, и он, улыбаясь, отстранился.С предыдущего ряда раздалось гневное восклицание:– Ну, никогда не видела ничего подобного!Имоджин догадалась, что матрона в пурпурном чепце повернулась и посмотрела на них.Сцена взорвалась криками, воплями, улюлюканьем заполнивших ее актеров, и Имоджин забыла о своей скандальной соседке.Она подалась вперед и спросила:– Неужели все женские роли исполняют мужчины?– О нет, – ответил он шепотом ей на ухо. – Главную роль юноши обычно играет женщина. Посмотрите, вот она!Имоджин, изумленно моргая, воззрилась на сцену. Несомненно, там была молодая женщина, неприлично одетая в мужской костюм и бриджи, плотно обтягивающие ее ноги и бедра, так что каждый мог ими полюбоваться.– Господи, – пробормотала она, – мне жаль, что я не захватила Джози, но…– Все это чепуха, – ответил он, и его губы продолжали ласкать ее ухо, что не имело ни малейшего отношения к лицедейству, происходящему на сцене.Мало-помалу действо приобретало все более шумный характер. Понравившийся Имоджин персонаж назывался вдовой Трэнки. Она ловко скакала по сцене, пеняя Золушке на ее ужасные манеры и длинный нос (и никто бы не посмел утверждать, что у мужчины, представлявшего Золушку, были тонкие черты лица).К тому времени, когда вдова Трэнки решила, что уродливые сводные сестрицы Золушки – ужасные отродья и нуждаются в том, чтобы их проучили, потому что мачеха Золушки не сделала этого, Имоджин хохотала до упаду и не могла остановиться.Наконец вдова Трэнки решила сообщить зрителям, что случилось с ней накануне ночью, и принялась петь арию.– «Пошла вчера в пивнушку я, как вдовы все идут»… – пела она.К изумлению Имоджин, зрители хором подтвердили:– «Как вдовы все идут!»– «За мною увязался один бесчестный плут», – продолжала Трэнки, кокетливо потряхивая юбками.– «Один бесчестный плут, и был он тут как тут!» – взревела аудитория. И Имоджин присоединилась к общему хору. Она повела себя точно так, как должна была поступать потаскушка, которую она изображала, и самозабвенно выкрикивала непристойности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96