Его брат помрачнел.– В таком случае вам надо кого-нибудь найти.Его взгляд под этими прямыми бровями был очень властным и убедительным. У Рейфа возникло ощущение, что вот сейчас он вскочит со стула и начнет расчленять отдельное издание «Короля Лира» соответственно числу персонажей и ролей.– Но почему?– Потому что, если у вас нет готовой труппы, нам нужен кто-нибудь, способный ее создать.– Но зачем мне ставить пьесу? И почему здесь? Я готов поддержать ваше начинание в Лондоне и согласен заранее с вашим выбором. Какой смысл в том, чтобы поставить спектакль здесь?Гейб молчал.– Я жду объяснений, – сказал Рейф, вставая и пересекая комнату, чтобы налить себе еще виски. Похоже, нынешний день не станет продуктивным, а потому можно превратить его в праздник.Возле его плеча возник Гейб.– Одного стакана вполне достаточно, чтобы отпраздновать знакомство с единокровным братом.Рейф поставил графин на место, так и не наполнив стакана.– Как быстро забываются радости семейной жизни, – заметил он. – А теперь, может, объясните, что все это значит? Что это за дело с постановкой пьесы?– У меня есть дочь, – сказал Гейб отрывисто.– Что?– Незаконнорожденная, – пояснил тот. – Яблоко от яблони недалеко падает.Эти слова он произнес без улыбки. Точнее, просто растянул губы.– У меня, значит, есть племянница, – сказал Рейф самому себе, сознавая, что глупо ухмыляется. – Она очень хорошая актриса?– Упаси Боже! Нет! – воскликнул Гейб. – Ей всего два месяца.Рейф получал удовольствие от этого разговора. Он облокотился о низкий буфет и скрестил руки на груди. Точно такое же удовлетворение он испытывал в тех редких случаях, когда Питер проявлял чувства, несовместимые с герцогским достоинством.– А я-то вообразил, что обрел респектабельного брата-теолога. Не стоит ли мне проверить ваши ноги на предмет выявления раздвоенного копыта?– Мать моей дочери – актриса.Значит, не леди. Рейф протрезвел и попытался облечь вопрос в деликатную форму, но тем не менее он произвел на него впечатление удара тупым холодным оружием.– Считается, что брак приближает смерть, но иногда ведь его можно счесть приемлемым? Нет?– Она мне отказала. Несколько раз.– Это странно, – заметил Рейф.Его опыт говорил, что женщины нередко используют беременность как таран, пробивающий в упорстве партнера брешь, делающую брак доступным. И это относилось ко всем женщинам, независимо от того, были они леди или нет.– Лоретта считает, что муж будет помехой в ее карьере актрисы, – сказал Гейб, и губы его сжались, образовав прямую линию.– Она позволяет вам согревать ее в постели, но не желает надевать кольцо? Может быть, она совершенно и неизлечимо безумна?– Не безумна, а молода.– Насколько молода?Губы Гейба сжались еще сильнее.– Я считал, что ей по крайней мере двадцать три, но оказывается, всего девятнадцать.– И какого черта вы это делаете? Чтобы вырвать ее из-под опеки родителя?– Вовсе нет. Ее отцом был богатый горожанин, оставивший ей состояние. Ее вырастила тетка, но, когда Лоретте исполнилось восемнадцать и она получила право распоряжаться своими деньгами, она поселилась отдельно.– В Кембридже?– В Лондоне. У нее страсть к сценическому искусству.Похоже, его брат пал жертвой дамы без моральных устоев и не склонной заводить семью. Он попытался облечь следующий вопрос в деликатную форму.– Вы вполне уверены в том, что ребенок…– Дочь моя и живет со мной. – Гейб повернулся лицом к Рейфу. – У Лоретты не больше желания быть матерью, чем женой. К сожалению, я несу ответственность за то, что она потеряла место в королевском театре «Ковент-Гарден». И главная роль в любительском спектакле, возможно, смогла бы обеспечить ей постоянное место в одном из лондонских театров.– И тут на сцену выступаю я, – сказал Рейф усмехаясь.Но, похоже, Гейбу это не показалось забавным.– Если меня и назвали в честь архангела, это вовсе не значит, что я не смог бы сбить на землю Рафаила одним ударом.Рейф громко рассмеялся. Никто никогда не выражал желания дать ему оплеуху, с тех пор как умер Питер. Но Питер выглядел точно так, когда собирался нанести ему сокрушительный удар. И то, что новоявленный брат, с которым он познакомился не более двадцати минут назад, был способен настолько выйти из себя при таком кратком знакомстве, вызвало у Рейфа улыбку.– Мы можем привести театр в порядок за месяц или два.Лицо Гейба оставалось мрачным.– Я никогда бы не обратился к вам, если бы не этот случай, – сказал он с яростью.Он стоял посреди комнаты с потемневшими от гнева глазами и столь красивый, что его вполне можно было бы принять за архангела. И тело его было напряжено от ярости.Но Рейф не мог заставить себя перестать улыбаться.– Помнится, экономка жаловалась на то, что дождь льется на сцену сквозь дырявую крышу. Да и пол надо заменить.– Мне жаль причинять вам неудобства.Глаза его были ледяными и выражали неприязнь, если не отвращение. Кем бы ни была мать Гейба (а, вероятно, она была женщиной в полном смысле слова, если сумела внушить такую привязанность покойному герцогу Холбруку), она вырастила джентльмена.У Гейба было страдальческое выражение лица, как у всякого английского джентльмена, оказавшегося в неловком положении.– Вам надо перевезти младенца сюда, – сказал Рейф. – Хотите верьте, хотите нет, но, если вы и моя племянница не будете здесь жить, я не смогу приказать ремонтировать театр.– У меня середина пасхального семестра.– Не убеждайте меня, что не сможете договориться со студентами, – фыркнул Рейф. – Оксфорд мало чем отличается от Кембриджа, а, насколько я помню по годам, проведенным там, за все время обучения я встретил всего одного настоящего профессора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96