Они знали, что он ухаживает за мной ради приданого. Она и Эван считали забавным, что Кроганы надеялись на него.– Так что же ты сделала? – Джози фыркнула. – Я тебя знаю, – заметила Имоджин. – Я знаю тебя всю жизнь. Никогда не поверю, что ты просто позволила этому Крогану ухаживать за собой и ни словом не упомянула о его истинных намерениях.– Я не сделала ничего подобного, когда он приехал в первый раз. Я была потрясена: после всего, что он наговорил обо мне, этот парень попытался ухаживать за мной! Но он вел себя так, будто никакого разговора и не было.– Ужасно!– Через несколько дней он спросил меня, не желаю ли я поехать на танцы в собрание. Аннабел тотчас же ответила ему, что это категорически исключается, потому что меня формально не представили обществу. На следующее утро он явился с каким-то музыкальным инструментом.– О нет!– Должно быть, он пел много часов, прежде чем кто-то его услышал. Он устроился на дереве возле окон Аннабел, а не моих, а сейчас разбудить ее почти невозможно.Имоджин так безудержно смеялась, что у нее заболел живот.– Когда Эван пошел спать, то сначала не мог понять, что за шум доносится снаружи, а потом сообразил, что это вариант известной песни «Придешь ли ты, дева? Приди», исполняемый скрипучим голосом.– Так кто за тобой пытался ухаживать – круглый и низкорослый Кроган или высокий и худой?– Низкорослый. Высокий – старший брат и уже женат.– Что же случилось дальше? – спросила Имоджин. Она слушала, затаив дыхание.– Ну, через несколько дней он явился и принес стихотворение, в котором воспевались мои глаза. Оно было довольно коротким.– Ты ведь сохранила его, да? – умоляюще спросила Имоджин, снова начиная смеяться.– Естественно, – с чувством собственного достоинства ответила Джози. – Возможно, это стихотворение останется единственным любовным произведением, посвященным мне. Поэтому я переписала его в альбом, но помню его и так. Погоди-ка… – Она приняла торжественную позу. – «Алмазами глаза ее сверкают, как королева, шествует она, на плечи ее кудри ниспадают, и в них лишь лента черная одна».– И что же было дальше? – спросила Имоджин через минуту.– Это все.– Когда же это ты повязывала на голову черную ленту?– Полагаю, – ответила Джози задумчиво, – что дальше у него не хватило места на этом листке бумаги.– Стихи на удивление хороши.– Да, Эван сказал, что они из известной песни, которую любит его бабушка.– Значит, это ворованная любовная песня…– Да и поклонник он поневоле. Это меня страшно разозлило. Что, если бы я все приняла за чистую монету, поверила ему? Если бы решила, что стихи его собственные, а чувства подлинные?– Ну, теперь мы подошли к самому главному. Что ты сделала ему, этому мужчине?– Я его вылечила, – сказала Джози.В ее голосе прозвучало удовлетворение, а глаза засверкали как… ну прямо как алмазы.– Вылечила? – спросила Имоджин с недоумением.– Да, лекарством, которым папа когда-то пользовал лошадей. Собственно говоря, я изобрела его сама, чтобы лечить колики, вызванные зелеными яблоками. Но я знаю, что людям оно не очень подходит, потому что Питеркин однажды дал его одному из грумов, когда у того разболелся живот, и бедняга после этого маялся с неделю.– О, Джози! – воскликнула Имоджин, снова рассмеявшись. – Это слишком жестоко.– Я бы не стала этого делать, – ответила Джози. – Но я ведь велела ему уйти, а он не ушел. Поэтому в конце концов я сказала, что прекрасно знаю, что он считает меня свиноматкой с поросячьим лицом.– И что он сделал?– С минуту он просто глазел на меня, а потом сказал, что мне больше не представится случая выйти замуж и лучше, если мы поговорим с ним начистоту. Он сказал, что мог бы осчастливить меня, а без него мне это не суждено. Едва ли кто-нибудь захочет на мне жениться, особенно в Англии.– Что за осел! – проговорила Имоджин бесстрастно.– Он сказал, что в Англии есть определенные стандарты, – ответила Джози, и похоже было, что она снова впала в слезливое настроение, но совладала с собой, попытавшись глубоко дышать. – Я, конечно, не стала бы прибегать к такой низости и лечить его лошадиным лекарством, если бы он не добавил, что видел, как я ем, и пришел к выводу, что пищу я предпочту любому мужчине. И тогда… тогда я приняла решение.– Хорошо. Он это заслужил.– Но все, что он сказал, – правда. Я действительно люблю шотландскую еду. Пока я там была, я ела и ела, и мисс Флекно все время говорила, что мне надо есть по утрам огурцы с уксусом, а я не хотела этого делать, потому что повар Эвана утром подавал свежие овсяные лепешки, копченую селедку и ветчину, и, прежде чем я успевала подумать, я уже наедалась.– Ты не можешь есть огурцы с уксусом! – сказала Имоджин. – Что за нелепая идея!– Она говорит, что дочь герцогини Суррей потеряла таким образом три стоуна. Что у меня нет силы воли и, если не перестану есть, я никогда не выйду замуж.Имоджин снова принялась массировать спину сестры и решила поговорить с Рейфом о мисс Флекно.– Если ты целый день не будешь пить ничего, кроме уксуса, дорогая, ты, вероятно, умрешь. Просто истаешь.Но убедить Джози не удалось.– До этого мне очень далеко. Я могу остановиться где-то на полпути между моим теперешним состоянием и могилой.– Это небезопасно. Кроме того, ты покроешься сыпью.Это был веский аргумент, и Имоджин тотчас же это поняла.В прошлом году у Джози случилась такая неприятность с сыпью, но сейчас ее кожа была безупречной и гладкой, как ирландские сливки.– По всему лицу, – добавила Имоджин. – И это будет красная и липкая сыпь.– Может быть, мне просто вообще перестать есть? – сказала Джози, слегка посапывая. – Я не смогу выезжать в свет, если люди будут называть меня за моей спиной шотландским поросенком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96