— Наверное, Эймз будет в следующее воскресенье в церкви! — сказал Чепмен. — Ты сможешь познакомиться с ним!
Гилберт заерзал на стуле. Ему не хотелось разговаривать с Отисом о крестинах. При одной мысли, что придется стоять почти перед всем Стайлзом, Гилберту становилось не по себе. Он хорошо понимал, что большинство горожан относятся к нему явно враждебно. Но, конечно, он пойдет в церковь ради малыша, решил молодой человек. Словно Гилберт Отис Чепмен мог оценить его присутствие на крестинах…
В сумерках Гилберт возвращался на рудник. Моросил нудный дождь. Вдоль дороги угрюмо и молчаливо стояли кедры и лиственницы, задевая ветками шляпу. Дождевые капли барабанили по плащу. Копыта Лаки вязли в раскисшей глине. В такую ночь одинокий мужчина особенно склонен помечтать о женской компании. Желательно, в горизонтальном положении под красивым теплым одеялом!
После уютного домика Чепменов Гилберт остро чувствовал ледяной холод одиночества. Разговор о крестинах напомнил ему о Джулии. Он понял, что сильно соскучился. Он старался не думать о ней. Слишком беспокойными и тревожными были мысли о ней! И, конечно, воспоминания о ней никак не могли заменить ее присутствия.
Вспомнилась ее улыбка, поцелуи. Какая она милая, когда сердится… Когда он возмущался, что Скоби привезли в ее дом в столь позднее время, Джулия заняла очень твердую позицию. Указала Гилберту его место, вместе с тем, совершенно не унизила, не оскорбила.
Джулия простила его за то, что он наговорил Хьюзу. Очень трудно забыть доброе отношение. Очень трудно уйти от женщины, которая относится к тебе справедливо. Когда пройдут крестины, и он сможет получить деньги, единственное, из-за чего ему будет трудно уезжать, это присутствие в Стайлзе Джулии Меткалф.
И осознавал, что его рассуждения начисто лишены здравого смысла. Он совершенно не способен к оседлой жизни. Ему не хочется, чтобы кто-то от него зависел, ждал чего-то. Не хотелось и ни от кого зависеть самому.
А все женщины, как только мужчина говорит: «Здравствуй!», хватаются за него обеими руками. Считают его своей собственностью. Но, в свою очередь, они любят принадлежать мужчине безраздельно, полностью зависеть от него, быть его собственностью…
Гилберт жаждал совершенно иной жизни. Стремительной, волнующей, без строгих правил и обязательств, без цепей! Именно такую жизнь он ведет с тех пор, как закончилась война. И такое положение его вполне устраивает.
Спешившись на поляне, он отвел Лаки под навес. Расседлал коня, почистил его, насыпал в кормушку овса. Ролли в лачуге наслаждался перед сном последней трубкой. Гилберт зашел к старику, пожелал спокойной ночи и направился к себе. Стянул мокрую одежду, помазал мазью оцарапанный локоть и нырнул под одеяло.
Обычно, он засыпал мгновенно, как только голова касалась подушки. Но сегодня лежал без сна, глядя в темноту, вспоминал, как сидел с Джулией на крыльце ее дома, распускал шелковистые волосы, целовал мягкие, податливые губы… А потом сидел на крыльце с Джимом Эймзом, играл с мальчиком в карты. И слушал плавные журчащие звуки пианино.
И неожиданно представил, как сидит на крыльце с собственным сыном и обучает мальчика карточным фокусам…
Он пошарил на полке рядом с кроватью, зажег спичку, дрожащий желтоватый язычок осветил комнату, на стенах запрыгали тени. Гилберт зажег лампу, опустил ноги на пол, сел на край кровати, уставившись в пространство. Сердце было готово выскочить из груди. Он хотел увидеть Джулию. Гилберт спросил себя, не сходит ли он с ума?
— Семьдесят пять тысяч долларов, — твердил он, — и беззаботная жизнь впереди…
На следующий день Гилберт чуть не подорвался. Свеча погасла, он не мог найти спички. Пришлось на ощупь выбираться из тоннеля и подниматься вверх по стволу шахты, восемь скважин которой были готовы взорваться и отправить его к праотцам.
После этого Чепмен заметил, что Гилберт стал рассеянным, ему необходимо отдохнуть. Раздраженный до предела, взвинченный, Гилберт сел на коня и поехал в Виски Крик. Он еще больше расстроился и разозлился, увидев перед хижиной Чепменов коляску Джулии.
Если бы от него не воняло потом, как от козла, он, конечно, тут же направился бы в дом. Но пришлось проехать до излучины реки, где было достаточно глубоко и дно выстилали большие гладкие камни.
Конь приник к воде, принялся жадно пить. Гилберт стянул с себя одежду и вошел в воду. Ледяной поток сковал ступни и голени. Гилберт лег на камни и пролежал так до тех пор, пока тело не закоченело от холода. Потом вытерся, надел черную рубашку, сел на Лаки я, не спеша, поехал назад.
Коляска все еще стояла перед домом.
Спешившись, Гилберт накинул поводья на забор, остановился и провел рукой по щекам и подбородку. Жаль, что не побрился!
Неожиданно дверь распахнулась, из дома вышла Джулия, держа на руках малыша. Гилберт чуть не ослеп от сияния красок. Шелковое платье фиалкового цвета, блестящие светло-каштановые волосы, зеленовато-голубые глаза…
Он смотрел на Джулию, хватая воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег.
— Гиб! Как дела? — окликнула Джулия и засмеялась.
По всей видимости, дела были не очень хорошими. Он побледнел и, казалось, лишился дара речи.
Джулия шла навстречу, нежно прижимая к себе ребенка. Гилберт стоял, окруженный ароматами лета, слушал пение птиц, разгоряченным телом ощущая прикосновения легкого ветерка. И видел перед собой только шелковое нежно-голубое платье!
— Ты удивлен?
Наконец-то, он слегка опомнился и сумел выдавить из себя:
— Ты такая красивая, что можешь растаять на солнце!
Она счастливо засмеялась и прижала личико ребенка к своей щеке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123