– Неужели восемнадцать? – воскликнул он и, подумав, добавил: – Впрочем, так оно и есть, ведь вы с Люси одногодки.
Табита вгляделась в его лицо и тут же отвела взгляд, чтобы Доминик не подумал, будто она от него глаз отвести не может. Впрочем, желание освоиться с его непривычным обликом оказалось сильнее. Перед ней стоял худощавый и рослый юноша, ставший выше своего отца. Темные волосы были пострижены по последней моде и зачесаны назад. Куда делась прежняя непокорная копна? От скулы, по щеке, до подбородка шел неровный багровый узкий шрам, о котором Табита уже узнала от Амелии. Кузина рассказала ей, что в сражении при Тулузе Доминик был ранен и что лицо его теперь обезображено шрамом. Табита подумала, что шрам не испортил лица Доминика, но сердце ее сжалось при мысли, что ему было больно.
– Мне так жаль твоего отца, – сказала она. – Он был таким добрым.
– Да, это правда, – печально ответил Доминик и, помолчав, добавил: – К его уходу мы были давно готовы, прошло уже два года, но мама по-прежнему горюет. Мне надо было бы быть с ней, но я никак не мог выбраться домой, время было неподходящее.
– Но сейчас ты здесь. Ты насовсем вернулся?
– Хотелось бы надеяться, что насовсем. Ведь теперь я в ответе за дворянский титул и за поместье. Так что придется подать в отставку. К сожалению, я не смог сделать этого раньше, сразу после смерти отца, но у меня не приняли отставку, не хватало личного состава.
– Представляю, как обрадовалась мама твоему возвращению.
– Еще бы! Последние два года у нее было мало радости.
– Это верно, – согласилась Табита. Она хорошо понимала, как мучительно все время думать о том, жив он или убит.
Всякий раз, когда до английских берегов добирались очередные сообщения о произошедших сражениях, Табиту охватывал леденящий душу страх, жив ли Доминик. Самым страшным месяцем для нее стал июнь, когда потери королевских войск в битве при Ватерлоо удручали. Однако в этом кровавом кошмаре Доминику удалось выжить.
Но даже после Ватерлоо, после того как Наполеон потерпел поражение и был отправлен в изгнание и когда, казалось, все беды позади, Табита продолжала бояться нового мятежа. То, что Доминик был приписан к войскам Веллингтона, приносило мало утешения. Но теперь он наконец-то вернулся. Он дома, и ничто ему не угрожает. От счастья у нее даже закружилась голова.
– Я тебе помешал? – спросил Доминик. – Может быть, тебе хочется побыть одной?
– Нет, нет, что ты, – улыбнулась Табита. – Я просто делала набросок озера.
– Но я могу поклясться, что, когда ты обернулась на мои шаги, на лице у тебя было выражение досады.
– Ты очень наблюдателен, – рассмеялась девушка. – Меня раздосадовало, что кто-то ни с того ни с сего собирается нарушить мой покой, я подумала, что это, наверное, слуга из усадьбы, которого послали за мной по какому-нибудь пустяковому поводу.
– Я польщен. Смею ли я предположить, что заслуживаю чуть большего внимания, чем слуги твоей тети?
Табита покраснела. Сердце ее учащенно билось, и душу наполняло непонятное волнение. Чувство это было непривычным и незнакомым, и она не знала, как себя вести. Поэтому она наклонилась за валявшимся на траве альбомом и подчеркнуто спокойно ответила:
– Ты же знаешь, что можешь.
– Не возражаешь, если я с тобой немного посижу?
– Разумеется, – улыбнулась Табита. – Расскажи, как жил все это время, чем занимался. Очень страшно на войне?
Она снова села на траву, поджала под себя ноги и прикрыла их юбкой.
– Бывало очень страшно, – честно ответил он и сел рядом с ней. – Война – отвратительная штука. За безумную гордыню и безудержное властолюбие одного человека гибнут тысячи людей. Ты не представляешь, как это ужасно. Надеюсь, ему не удастся сбежать из ссылки и начать этот кошмар заново. – Он задумчиво посмотрел на безмятежную гладь озера, а когда повернулся к Табите, она увидела, что он улыбается: – Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом. У меня нет ни малейшего желания забивать тебе голову мрачными и жестокими историями.
Доминик поглядывал на сидевшую рядом с ним девушку и поражался тому, как она за эти годы преобразилась. Из худенькой девчушки превратилась в очаровательную девушку. От прелестной фигурки, миловидного личика, некогда бледного, осунувшегося, нельзя было отвести глаз. На фоне молочно-белой кожи опушенные темными густыми ресницами зеленые глаза обрели еще большую выразительность.
Доминик с трудом перевел взгляд на ее альбом для рисования.
– Можно взглянуть?
Она кивнула и заметила:
– Там нет ничего интересного, только виды здешних мест.
Доминик не спеша принялся листать альбом, и с каждым новым листом его восхищение росло.
– Табби, ты великолепно рисуешь! У тебя просто талант.
Покраснев от удовольствия, девушка ответила:
– Что ты, при чем здесь талант! Я трачу на рисунки массу времени, особенно, когда мои родственники в отъезде и мне никто не мешает.
– Значит, их нет здесь сейчас?
Она кивнула.
– Я слышал, что Ричард редко бывает дома, почти все время проводит в городе. А тетя и Амелия где?
– Тоже в Лондоне. Амелия выходит замуж. В мае свадьба. Ты разве не знал?
– Да, что-то такое Люси мне говорила.
– Они поехали покупать свадебный наряд. Надеюсь, вернутся недели через две. А то и через месяц. Тетя Монтекью предпочитает подольше задержаться, чтобы снова не пришлось ехать.
– Ты с ними ездила хотя бы раз?
– Нет. – Табита собрала лежавшие у нее на коленях карандаши, отложила в сторону. – Честно говоря, мне и не хочется. Когда их нет, я чувствую себя спокойно.
Доминик пытливо посмотрел на девушку. Если верить Люси, Табите отравляли жизнь бесконечные придирки, подчеркнутое пренебрежение и безысходная тоска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71