Стене смотрел ей вслед. Какая прямая спина и гордая посадка головы! Как он хотел обнять эти хрупкие плечи. Но он не может заниматься любовью с женщиной, которая отдается ему, а мечтает о другом.
Он устал. Любовь оказалась нелегким делом. Кинкейд не мог думать, не мог спать, зная, что она лежит в соседней комнате, так близко и так бесконечно далеко.
– Тори…
– Да? – Она помедлила у двери, но не повернулась.
– Сегодня вечером я уезжаю из города.
– Куда?
– В Чикаго. Потом в Нью-Йорк.
Теперь она обернулась, и глаза ее на побледневшем лице были глазами испуганного ребенка.
– Но почему… зачем тебе ехать?
– Дела.
– И как долго тебя не будет? – Не знаю, – Он сжал кулаки.
Нет, так не пойдет. Он не отзовется на нежность в этом голосе, не бросится к ней. Он уедет и поживет вдали от этой женщины, пока не решит, что же ему теперь делать. Как жить дальше – с ней и без нее.
Некоторое время в комнате царило молчание. Потом Тори едва слышно прошептала:
– Если ты хочешь получить развоз прямо сейчас, я не буду возражать.
– Ты предлагаешь мне сбежать, не выполнив обязательств, не закончив работу?
– Работу? – Лицо ее вспыхнуло. Гнев придал сил и смелости, и, вернувшись к столу, она наклонилась и четко проговорила: – И как, черт вас возьми, мистер Кинкейд, вы собираетесь выполнять свою работу и свои обязательства, если не прикасаетесь ко мне? Откуда возьмется ребенок?
– О, так у вас есть жалобы на обслуживание? – Он вскочил на ноги, кресло отлетело к стене, но никто из двоих не заметил грохота.
Они стояли друг против друга, глаза в глаза, и гнев грозовой тучей висел в воздухе.
– Вы недовольны тем, как ваш жеребец выполняет свои обязанности?
– Да. Полагаю, я выбрала некачественный товар. Скорее всего подвело отсутствие опыта.
С этими словами Тори повернулась и направилась к двери. Она даже успела открыть ее, но тяжелый кулак ударил в створку, и она с грохотом захлопнулась прямо перед ее носом. Тори развернулась и выплюнула ему в лицо:
– Будь ты проклят! Он схватил ее за плечи:
– Сейчас получишь то, на что напрашивалась.
Кинкейд прижался к ее губам, но в поцелуе не было нежности. Он выплескивал всю боль, накопившуюся за безумные дни и бессонные ночи. Быстрым движением он подхватил ее на руки и опустил на ковер. Тори сопротивлялась, но он придавил ее своим весом, задрал платье и нижние юбки и коленом развел бедра. Она извивалась, пытаясь вырваться из сильных рук, сбросить этот тяжкий груз, – никогда еще его тело не казалось таким тяжелым.
– Ты ведь этого хотела, да? – Он прижался бедрами к ее животу, чтобы она почувствовала его возбуждение, и, взяв за подбородок лицо жены, повернул его к себе. – Все будет, как ты хотела… несколько быстрых движений, а потом каждый займется своим делом.
Тори прекратила сопротивляться и теперь лежала тихо, глядя на него, и слезы блестели в ее огромных неподвижных глазах. За окном стучал дождь, и звук этот вдруг заполнил все вокруг.
Губы ее задрожали.
– Прости меня. Я не должна была принуждать тебя жениться на мне.
Спенс рывком сел. Она осталась лежать, распростертая на зеленом ковре, словно поверженный ангел: раскинутые руки, смятое платье, трогательные белые панталончики, кроваво-красные от его жестоких поцелуев губы. И она плакала, тихо всхлипывая, как обиженный ребенок, и слезы текли по бледному личику. Он видел, что она кусает губы, но слезы все лились, и виной тому был он.
– Тори. – Он гладил ее щеки, вытирая горячие слезы. Поправил платье и поднял ее на руки. Она сотрясалась от рыданий, но в остальном была пугающе неподвижна, словно кукла. Что же он наделал!
Спенс отнес Тори в ее спальню и опустил на кровать. Он хотел извиниться, но слов не было. Да и что он мог сказать? Его ждал поезд – благословенная возможность побега. Но сможет ли он убежать от нее? От себя? Он не мог уехать, оставив ее в слезах, причинив ей такую боль и не утешив. Кинкейд сел на кровать и опять взял ее на руки, прижал к себе. Так они и сидели – он губами осушал слезы, баюкая жену, словно больное дитя. Как же теперь собрать кусочки их разбитых сердец, исцелить раны? Он был жесток, потому что жаждал того, чего она не могла ему дать, – любви. Ревность помутила мозг, и он забыл, что любовь можно дарить, но нельзя требовать. Он сам должен был дарить ей то, чем владел, – свою любовь.
– Прости меня, – прошептал он. – Не знаю, что со мной было.
– Я понимаю. – Чего еще ждать от мужчины, который принужден жить с нелюбимой.
Спенс нежно касался губами ее виска.
– Позволь мне заняться с тобой любовью.
Руки его скользили по ее спине, порождая знакомое тепло. Как она соскучилась по его прикосновениям, по его ласке! Она так хотела его! Пусть хоть еще только раз…
– Ты позволишь? Я не сделаю тебе больно. Господь свидетель, я не хотел причинять тебе боль.
Он благородный человек и пытается загладить нанесенную ей обиду. Гордость требовала отказаться. Но что такое гордость но сравнению с его поцелуями?
– Да, – прошептала Тори.
Он разделся и лег рядом. Обнял ее. Тори прижалась щекой к его груди, вдыхая родной запах.
– Ты теплее, чем лето, ценнее любой драгоценности, ты самый прекрасный мой сон, – шептал он.
И она чувствовала себя, любимой.
Спенс раздевал ее нежно, она была куклой из китайского фарфора. И скоро тело Тори вместо одежды покрыли его поцелуи и ласки.
– Ты мое солнышко, мой ангел, свет моей души… Как было бы хорошо, если бы это было правдой! Она сглотнула слезы – не сейчас, сейчас она поверит и постарается насладиться коротким счастьем.
Он ласкал ее, слушая стоны и вздохи и надеясь, что ласки привяжут ее, заставят забыть того, другого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95