— Ох, Боже мой! — Лаура подняла руку, когда он подошел ближе, сама не зная, зачем — чтобы не подпускать его к себе или чтобы дотронуться до него.
— Доброе утро, — он взял Лауру за вытянутую руку, как будто она протянула ее в знак приветствия, обхватив запястье Лауры крепкими пальцами.
Она не могла вымолвить ни слова. Привидевшийся ей ночью сон смешался с реальностью, грозя выдать ее чувства. Ей оставалось только тупо смотреть на него. Она пыталась представить себе, что может ощутить, если окажется в его объятиях, чувствовать мощь его тела, прижимающегося к ней, узнать вкус губ, раскрывшихся в широкой, радушной улыбке.
— Ты хорошо спала?
— Отлично, — ответила Лаура, почувствовал отвращение к его вкрадчивому голосу. Ей внезапно показалось безрассудным говорить о своем сне. Нет, определенно будет безумием вспоминать ту близость, которую они делили, — сейчас, когда он стоял рядом с ней, почти совершенно обнаженный.
— Я тоже хорошо спал, — сказал Коннор, и его улыбка превратилась в дьявольскую ухмылку.
Неужели он все знает?! Возможно ли, чтобы двоим людям приснился один и тот же сон? Прежде чем Лаура успела вымолвить слово протеста, он повернул ее руку и прижался губами к нежной коже на ее запястье. Мягкие губы и колючая щетина — захватывающий контраст. Теплое дыхание опаляло запястье Лауры, разжигая глубоко внутри нее искрящееся пламя. Она вырвала руку, ужасаясь своим чувствам.
— Интересно, что это ты делаешь?!
— Здороваюсь с прекрасной женщиной. Лаура старалась не отводить взгляда от его лица. Она отказывалась замечать, как блестит его кожа под лучами солнца. Но все же эти широкие, голые плечи все время находились в поле ее зрения, как и темные кудри, покрывающие его широкую грудь.
— Ты всегда здороваешься с женщинами, одетый в одно лишь полотенце?
— Только с теми, которых нахожу в своей спальне, когда выхожу из ванной, — Коннор улыбнулся, и в глубинах его синих глаз зажглись озорные огоньки. — В вашем веке принято приходить в спальню к гостям, чтобы желать им доброго утра?
— Конечно, нет, — Лаура отвернулась от него, явная неуместность ситуации окрасила ее щеки багрянцем. — Мне бы очень хотелось, сэр, чтобы вы оделись во что-нибудь.
— Конечно. Если вы протянете мне штаны, которые лежат на стуле.
Лаура взглянула на кожаные брюки, брошенные на спинку чиппендейловского кресла рядом с кроватью — черная полоса на фоне синего бархата. В ее уме промелькнули воспоминания: черная кожа, обтягивающая длинные, мускулистые ноги, — и у нее в груди вспыхнул огонь.
— Ты не можешь ходить по Бостону в таком наряде.
— Это неприлично?
Лаура прижала руку к горлу, чувствуя, как под пальцами пульсирует жилка.
— Вовсе нет.
— Однако боюсь, что мой гардероб следует немного обновить.
Лаура слышав в его голосе веселые нотки. Улыбка играла на его губах. Она ощущала, как Коннор приближается к ней, чувствовала тепло его тела.
Неожиданно он поцеловал ее в ухо, и по ее шее и плечу побежали мурашки.
— Он состоит из кожаных штанов и… — Коннор помахал перед ее лицом полотенцем, — …этого полотенца.
— О Господи!
Лаура выскочила из комнаты, и вслед за ней полетел его громогласный хохот. Она захлопнула за собой дверь, но смех Коннора все равно долетал до нее.
— Это невыносимо, это какое-то безумие… — бормотала она. О, как ей хотелось задушить его!
Софи остановилась перед комодом в комнате Дэниэла. При обычных обстоятельствах ей бы никогда не пришло в голову делать то, что она собиралась сейчас сделать, но обстоятельства, в которых она находилась, трудно было назвать обычными.
Софи выдвинула верхний ящик комода, и ее лицо покраснело, когда она увидела его содержимое. Как она и подозревала, в этом ящике лежало аккуратно сложенное нижнее белье: слева белое льняное, справа — желтоватое хлопчатобумажное.
— Прости меня, Дэниэл, — прошептала она, доставая несколько комплектов белья. — Коннор сам решит, что ему больше нравится. «Если ему вообще что-нибудь понравится», — подумала Софи и улыбнулась, вспомнив случай с пижамой.
Она уже собиралась закрыть ящик, когда ее внимание привлекли уголки двух фотографий, выглядывающие из-под белой нижней рубашки. Зачем Дэниэл хранит фотографии на дне ящика? Она подняла рубашку и застыла, глядя на собственное изображение.
На фотографии была изображена девушка, которая стояла в углу бального зала, одетая в белое шелковое платье с кружевами. Она смотрела в объектив глазами, слишком серьезными для ее возраста. Этот снимок был сделан на ее восемнадцатом дне рождения, последнем, которое она праздновала в этом доме. В ту ночь, на праздничном балу, она впервые танцевала в Дэниэлом — мечта, ставшая правдой, реальность, рядом с которой она больше была не в силах находиться.
Она любила его — глубокой, всепроникающей любовью, которая заполняла каждую клеточку ее тела и достигала самых глубин души.
Любовь пронзала ее сердце всякий раз, как она видела Дэниэла рядом со своей сестрой. Любовь, которая не могла принести ей покоя, даже сейчас. Ведь она знала, какую холодную и пустую жизнь он вел с Элинор.
Возможно, Элинор погубила лихорадка, которую она перенесла в детстве. Возможно, дело было в постоянном внимании и заботе со стороны родителей. Ее баловали и опекали с пятилетнего возраста, оберегали, как золотоволосую фарфоровую куколку, завернутую в вату.
Так или иначе, Элинор не обладала способностью любить кого-либо или что-либо, кроме собственного милого личика и своих эгоистичных капризов. Отец нашел Элинор мужа, связанного с ним узами верности и чести, человека, которым Элинор хотела обладать, но которого никогда не любила… и которого всегда боготворила Софи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109