– Сынок, милый, неужели ты не хочешь быть счастлив?
– Я об этом не думаю, – ответил он кратко. – Вы говорите, что любите Алисию как родную дочь, но вы явно не подумали о ее счастье, матушка. Если она вам действительно дорога, зачем желать ей такого мужа, как я?
– Что за вздор! Ты мог бы составить счастье любой женщины, если бы только…
– Вы ошибаетесь. И вообще этот разговор не имеет смысла.
Повернувшись к ней спиной, он уставился в окно, туда', где далеко внизу, за погруженным в тень мысом, о чем-то тихо, но настойчиво шептало море. На горизонте виднелись три рыболовные шхуны из Луи, они тихонько покачивались на воде. К востоку на небосклоне уже показался прозрачный лунный диск.
Дэвон вновь обернулся к матери.
– Простите, матушка. Давайте не будем ссориться. Он подошел к дивану и сел рядом с нею. Последние лучи солнца, проникшие в комнату, осветили ее лицо, покрытое едва заметной сеткой тонких морщинок, и серебряные нити в волосах. Ему показалось, что их стало больше со времени его последней встречи с матерью.
– Расскажите мне лучше о себе. Как вам жилось все это время?
В действительности Дэвон вовсе не ждал от нее правдивого ответа: плохо ей было или хорошо, леди Элизабет неизменно отвечала: “Отлично, спасибо большое” – и тут же задавала встречный вопрос о здоровье собеседника. Она не любила говорить о себе и считала недопустимым, даже вульгарным и неприличным обсуждать с посторонними состояние своего здоровья, физического или душевного, если оно оставляло желать лучшего.
Поэтому Дэвон был несказанно поражен, когда его мать после минутного колебания ответила:
– Мне было грустно. Я пыталась это побороть, но не смогла.
Он взял ее за руку, и она с трудом заставила себя улыбнуться.
– В августе будет четыре года.
– Да.
– Мне очень грустно без него.
– Мне тоже.
– Странно, правда? Наш брак был бурным, и это еще мягко сказано. Порой я бывала счастлива только в разлуке с ним, когда он жил здесь, а я в Уайт-Оуксе. Но, Боже, я бы все на свете отдала, чтобы вернуть его сейчас. Наверное, даже согласилась бы жить здесь, лишь бы быть с ним. Он всегда этого хотел.
– Не думал, что мне когда-нибудь доведется услышать это от вас. Вы же ненавидите это место.
– Да, тут есть какая-то насмешка, верно? Но ты ошибаешься: у меня нет ненависти к этому месту, просто я не могла здесь жить. Меня всегда привлекал Девоншир, а его – Корнуолл. – Она сжала руку сына. – В этом ты на него похож. Знаешь, мы ужасно поссорились, когда выбирали тебе имя.
Дэвон кивнул; он хорошо знал семейную историю.
– Я пообещала, что буду жить здесь круглый год, если он позволит мне назвать нашего первенца Дэвоном.
– Но вы не сдержали слова.
– Нет. – Леди Элизабет вздохнула и отвернулась. – У твоего отца был нелегкий характер. И ты весь в него.., ты похож на него гораздо больше, чем Клей. У него часто менялось настроение. Он все принимал слишком близко к сердцу. Любил и ненавидел с одинаковой неистовой силой, ни в чем не знал меры. Порой впадал в черную тоску, а иногда веселился без удержу. Как и ты, он любил Даркстоун.
– Это все из-за моря.
– Он говорил, что море спасает его от безумия. Я над ним смеялась, думала, он преувеличивает, чтобы привлечь мое внимание. Я не смогла стать ему хорошей женой, Дэв, – призналась она, склонив голову. – Я его очень любила, но жить с ним не могла. Так мне казалось. Сейчас…
Она вновь подняла взгляд, и Дэвон с облегчением отметил, что глубокая печаль ушла из ее голоса, сменившись обычным задорно-легкомысленным тоном.
– Что толку предаваться запоздалым сожалениям! Если бы Эдвард сейчас вошел в эти двери, мы бы с ним, конечно, были счастливы, но ненадолго. Очень-очень скоро мы опять начали бы ссориться. И все же ничто меня так не мучит, как мысль о том, что меня не было в Даркстоуне, когда он умирал. Мне следовало быть здесь, с тобой.
– Но вы же не знали, что он умирает!
– Это не оправдание. Мне следовало быть здесь. Он был моим мужем.
Они умолкли. Оба слишком хорошо знали друг друга и понимали, что никакие слова утешения не помогут. Обоим довелось пережить трагедию, потерять самых дорогих и близких. Оба научились нелегкому искусству восполнения потерь и не нуждались в поверхностных словесных объяснениях.
– Что ж, – сказала леди Элизабет, – полагаю, мне пора отправляться наверх. Надо переодеться к обеду. Знаешь, мы с Алисией взяли с собой камеристок. Получился весьма внушительный кортеж. Но ты не беспокойся, надеюсь, миссис Хау о них позаботится. Ты по-прежнему живешь как в деревне – обедаешь в пять?
– Пять – это для нас поздновато, – улыбнулся Дэвон, помогая матери подняться и с грустью отметив, что она уже не так легко двигается, как раньше. – Если бы мы жили по-городскому, то к обеденному часу давно умирали бы с голоду. Но ради вас, матушка, и я готов следовать моде.
Леди Элизабет рассмеялась.
– Я провожу вас наверх, – добавил он, бережно взяв ее под руку.
***
– Вы собираетесь посадить нас обедать за этим столом? Вместе с низшими слугами? Это что, шутка?
Лили замерла со столовыми приборами в руках и подняла голову. Вопрос задала мисс Тернер, личная горничная леди Алисии, элегантная особа в наряде из красновато-коричневого шуршащего шелка. В следующую секунду за спиной у нее в дверном проеме появилась и мисс Кинни, камеристка леди Элизабет. Остановившись на пороге столовой для слуг, обе они уставились на Лили с совершенно одинаковым презрительно-жалостливым выражением.
– Да, Мэри, мы действительно попали в деревню, – обратилась мисс Тернер к своей товарке. – Эта девица собирается посадить нас за один стол с прислугой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71