– Мой сын.
Обиженный ребенок, все еще живший в душе Броуди, хотел отпрянуть, заорать во весь голос, обрушить на этого старика всю скопившуюся внутри мстительную злобу и заставить его съежиться от ужаса. Вместо этого он с трепетной бережностью взял руку отца, похожую на тонкую птичью лапку, поднес ее к губам и поцеловал.
– Отец, – прошептал он.
Старческая рука поднялась и обвила его шею. Они обнялись.
Анна смотрела в пол, чтобы их не смущать. Она сама не знала, что плачет, и лишь с удивлением заметила, как капли слез падают на ковер и на носки ее туфель.
Граф разомкнул объятия и отстранился, желая взглянуть на своего сына: казалось, он не может оторвать глаз от Броуди.
– Я так долго пытался тебя разыскать… тебя и Николаса. Больше года прошло, Джон. Джентльмен, которого я нанял, сказал мне, что ты сидишь в тюрьме… за убийство. Но когда я отправился туда, меня не впустили. Сказали, что встречи с тобой запрещены.
– Я никогда никого не убивал.
Риджис Ганн вскинул костлявую руку, словно давая понять этим жестом, что отбрасывает это предположение как совершенно несостоятельное.
– Разумеется, ты никого не убивал, – сказал он с чувством, и на этом дело было закрыто.
Теперь уже сам Броуди опустил голову, стараясь скрыть недостойные мужчины слезы, невольно навернувшиеся на глаза, но ему пришлось признать, что безоговорочная, не знающая ни минуты колебаний вера отца в его невиновность растрогала его до глубины души. Он ощутил легкое, как перышко, прикосновение к своему плечу и снова поднял голову.
– Значит, Николас умер?
– Да, сэр. Четыре месяца назад.
– Он был болен?
– Нет, он… – Броуди умолк в замешательстве, не зная, что сказать. – Это произошло внезапно. Он не мучился.
Он оглянулся на Анну. Она тихонько присела подальше от них, стараясь их не стеснять, и теперь бросила на него взгляд, полный сочувствия. Ему хотелось спросить, что именно он может рассказать отцу о Нике и каким образом объяснить свое собственное присутствие в доме Журденов. Ум старика был совершенно ясен, но Броуди понимал, что причинит отцу слишком большую боль, если выложит ему всю неприглядную правду.
– Слава богу, что он не страдал, – проговорил старый граф. – У меня есть еще один сын, – продолжал он, – от моей покойной жены. Твой сводный брат.
Броуди кивнул, а Риджис Ганн с горечью покачал головой:
– Он стал жестоким разочарованием для меня, Джон.
Я не могу оставить ему свое состояние: он пропил бы все, промотал бы или еще что похуже. Гораздо хуже. Вот почему я так настойчиво разыскивал тебя и Ника. Я разослал сыщиков по всей стране, но поиски так затянулись, что я почти потерял надежду. И сейчас… для меня это настоящее чудо.
Они держались за руки. Собрав воедино все свое мужество, Броуди задал вопрос, мучивший его на протяжении долгих лет. Он заговорил мягко, стараясь, чтобы в голосе не прозвучал упрек:
– Почему вы отослали нас из дома?
Граф Бэттиском поднял подбородок и уставился в пространство. Кадык дергался на его тонкой шее, беспокойные пальцы выравнивали складку брюк на остром колене.
– Потому что… – ему пришлось откашляться, – потому что я был горд и глуп.
После этого Риджис Ганн опять умолк, и Броуди внезапно осознал, что слова, которые он только что услышал, его отец никогда никому не говорил раньше, возможно, даже себе самому.
Какое-то движение в дверях привлекло его внимание. Опять горничная. Он покачал головой, давая понять, что им нельзя мешать.
– К вам пришел мистер Воган, сэр.
Анна встала.
– Я с ним поговорю, Джон, – тихо сказала она. Пора было оставить их наедине, и она обрадовалась предлогу, дающему ей возможность уйти.
– Я прикажу подать вам чаю. Располагайтесь поудобнее, будьте как дома, – с улыбкой сказала она графу. – Прошу меня извинить.
Броуди проводил ее взглядом и ощутил в груди почти непереносимую боль. Мысль о расставании с Анной стала казаться ему не просто невозможной, но прямо-таки непристойной – каким-то кощунственным посягательством на все святое, во что он когда-либо верил. Слова отца вновь привлекли его внимание, но не смогли снять свинцовую тяжесть с души.
– Я всей душой любил Элизабет, Джон, но не мог на ней жениться. Вернее, в то время я так думал. Сегодня – видит бог! – я поступил бы иначе.
Его тонкие губы растянулись в печальной улыбке.
– Она была настолько ниже меня по происхождению… по моим тогдашним представлениям, это делало брак невозможным. Поэтому вы, мои мальчики, стали незаконнорожденными. Я боялся скандала.
Риджис Ганн опустил глаза, стыдясь самого себя.
– Но мне и в голову не приходило, что она может меня бросить! Я думал, она останется со мной, позволит мне себя содержать, примет мою помощь… Я надеялся, что все пойдет, как прежде. Я проявил… – старик опять сглотнул и сделал глубокий вздох, – самонадеянность.
Потом он взглянул прямо в глаза Броуди:
– Я поступил как высокомерный и невежественный сукин сын.
Губы Броуди сочувственно дрогнули, и это придало его отцу решимости продолжить рассказ.
– Элизабет тоже оказалась страшно упрямой, вот в чем вся беда. Она не пожелала взять у меня ни пенса, все мои письма отсылала назад нераспечатанными. Когда я наконец узнал, куда она вас увезла, я сам поехал туда и попытался ее вразумить. Ха! Уж лучше бы я не ездил. В тот день мы с ней страшно поругались, Джон. Мы наговорили друг другу много ужасных вещей. Об этих словах я буду сожалеть до самой смерти. И с тех пор я больше никогда ее не видел.
Его пальцы, стискивающие руку Броуди, сжались еще крепче, горькая печаль затуманила старческий взор. В эту самую минуту Броуди простил ему все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132