Во всех деталях обстановки угадывались свойственные Клодии тонкий вкус, изящество и чувство меры. Леди Алисия, бабушка Клодии, мирно задремала под музыку в своем кресле. Однако спину она держала по-прежнему прямо и, разумеется, не способна была на вульгарное похрапывание. Боже упаси! Старая леди скорее согласилась бы съесть тарелку червей, чем допустить нечто подобное.
Риордану вдруг пришла в голову праздная мысль: достаточно взглянуть на аристократические черты и тонкую, как пергамент, с проступающими голубыми жилками кожу леди Алисии, подумал он, чтобы понять, как будет выглядеть ее внучка через пятьдесят лет. Гордое, породистое лицо, утонченное и слегка надменное.
Отец Клодии, сидевший на софе, отличался такой же царственной осанкой, хотя величественность в его лице была не столь ярко выражена. Возможно, это объяснялось слабостью здоровья. С раннего детства лорд Уинстон страдал болезнью сердца, что, впрочем, не помешало ему пережить свою жену (хотя она была много моложе и крепче здоровьем) уже на добрых десять лет. Вероятно, по зрелом размышлении решил Риордан, этому способствовал тот факт, что лорд Уинстон не растрачивал свои силы на ублажение телесных нужд, а направлял их в русло умственной деятельности. Клодия, благодарение Богу, была не столь последовательна в стремлении жить одной только головой, хотя рассудительность, безусловно, унаследовала от отца.
Неожиданно для самого себя Риордан потер все еще слегка ноющую челюсть и начал думать о Кассандре Мерлин. Какую противоположность друг другу являли собой две эти женщины! Он попытался представить себе Клодию настолько разъяренной, чтобы ударить его (или кого бы то ни было) кулаком, и вынужден был признать, что это невозможно. Сама эта мысль показалась ему смехотворной. Клодия была настоящей леди до мозга костей, и ему очень хотелось связать свою судьбу именно с нею. Женщин, подобных Касс Мерлин, он знал столько, что ему бы жизни не хватило, чтобы их пересчитать, причем начать пришлось бы со своих ближайших родственниц. Никчемные, пустоголовые создания, прожигающие жизнь в погоне за удовольствиями. Он больше не хотел иметь ничего общего с ними и с нетерпением ждал того дня, когда навязанный ему «роман» с мисс Мерлин можно будет считать законченным.
И все же весь остаток дня ему не удавалось выбросить из головы мысли о ней. Все время, пока Оливер читал ему длиннейшую нотацию о том, как опасно давать волю своим плотским порывам, Риордан думал о ней, вспоминал ее лицо, каким оно было за минуту до того, как захлопнулась дверца кареты. Именно такого рода женщин он хотел избегать, но в Касс (помимо очевидно и бесспорно ослепительной внешности) было что-то неуловимое… какое-то хрупкое, израненное, но не сломленное достоинство, которое ему хотелось уберечь от новых ударов.
Это представлялось совершенно нелепым: если верить дошедшим до него сведениям, защищать было просто нечего. И вообще, судя по всему, она могла сама постоять за себя. Наверное, все дело в том, что, будучи еще такой молодой, она по их с Куинном настоянию готовилась вступить в очень серьезную и опасную игру. Неудивительно, что он чувствует себя отчасти ответственным за нее.
Он вспомнил, как она выглядела в этот день у него в библиотеке, как сидела, выпрямившись и стараясь сохранить самообладание, пока по комнате эхом прокатывались бездумно жестокие слова Оливера. В ее невероятных серых глазах сквозила боль. Только теперь Риордан понял, насколько сильно ему тогда хотелось подойти к ней, утешить ее, защитить. Как бы она поступила, если бы он это сделал? Наверное, отшатнулась бы. Или, по крайней мере, посмотрела бы на него с упреком. Она не приняла бы его жалости.
А вот что могло бы произойти, если бы Куинн не прервал сцену в карете на самом интересном месте? Мысленным взором Риордан видел, как он закрывает дверцу кареты, чтобы их никто не видел и не беспокоил. Она бы позволила ему любые ласки (в этом он был уверен), но он непременно стал бы спрашивать ее разрешения перед каждой новой вольностью. «Можно мне тронуть тебя здесь, Касс?» «Ах, как мило…» «Позволь мне поцеловать тебя там…» Он выбрал бы шпильки из ее волос, чтобы ощутить их шелковистую прохладу и посмотреть, как они рассыплются по плечам, полюбовался бы поразительным контрастом черных как смоль кудрей и белой-белой кожи. А потом провел бы кончиками пальцев по ее губам, соблазнительно припухшим от его поцелуев, и она со вздохом произнесла бы его имя, как вчера вечером. Она отвечала бы «да» на все его желания. Под его поцелуями она бы…
– Я сказала, что бабушка собирается идти спать, Филипп. Разве вы не хотите пожелать ей доброй ночи?
Он с виноватой поспешностью вскочил на ноги и откашлялся.
– Да-да, конечно. Всегда рад вас видеть, леди Алисия. Доброй ночи.
Риордан взял протянутую ему высохшую пергаментную руку и поднес ее к губам, мысленно спрашивая себя, Долго ли он так просидел, даже не заметив, что музыка смолкла, а люди заговорили, обращаясь к нему.
– Я немного устал; пожалуй, я тоже поднимусь к себе, – решил лорд Уинстон, нащупывая трость, которую всегда держал под боком. – Надеюсь, Филипп, вы скоро снова нас навестите. Беседа с вами всегда доставляет мне удовольствие. И в следующий раз непременно напомните мне, чтобы я дал вам тот трактат о реформе уголовного законодательства.
– Непременно напомню, сэр. Спокойной ночи.
Они пожали друг другу руки, и лорд Уинстон медленно вышел из гостиной следом за матерью. В холле, как совершенно точно было известно Риордану, уже дожидался дворецкий, чтобы препроводить его светлость наверх в его опочивальню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148