И тогда понимаешь, что… — Он опять замолчал, тщательно подбирая слова, — когда ты понимаешь, что все возможно, внезапно все становится ненужным.— Но… вы делаете что-нибудь по-настоящему? — спросила я. — Э… в смысле, молитесь?— Я? Ну… — медленно произнес он, — я сижу и смотрю на Господа. — Красивые губы растянулись в широкой улыбке. — А Он смотрит на меня.Когда я вернулась в комнату Джейми, он сидел, и даже рискнул совершить короткое путешествие к холлу и обратно, опираясь на мое плечо.Но это усилие заставило его побледнеть и покрыться потом, и он без споров лег в кровать, когда я отвернула одеяло. Я предложила ему супа и молока, но он устало качнул головой.— Нет аппетита, Сасснек. Если я съем что-нибудь, меня опять вырвет.Я не стала настаивать, просто убрала суп.Во время обеда я была более настойчива и сумела убедить его съесть несколько ложек супа. Джейми поел, но не сумел удержать суп в желудке.— Прости, Сасснек, — сказал он немного погодя. — Я омерзителен.— Это неважно, Джейми, и ты вовсе не омерзителен. — Я выставила таз за дверь и села рядом с Джейми, убирая упавшие ему на лоб волосы. — Не волнуйся. Просто твой желудок все еще раздражен после морской болезни. Может быть, я накормила тебя слишком рано. Отдохни, и все пройдет.Джейми закрыл глаза и вздохнул.— Все будет хорошо, — отозвался он равнодушно. — Что ты сегодня делала, Сасснек?Он определенно чувствовал себя плохо и был очень беспокойным, но немного расслабился, когда я рассказала о своих открытиях: библиотека, часовня, винный пресс и сад с травами, где я, наконец, встретила знаменитого брата Эмброуза.— Он изумителен, — с энтузиазмом воскликнула я. — А, я забыла, ты же его видел.Брат Эмброуз был высоким — даже выше Джейми — и бледным, как мертвец, с длинным лицом, как у бассет-хаунда. И десять длинных костлявых пальцев, каждый ярко-зеленого цвета.— По-моему, он может вырастить все, — говорила я. — У него растут все известные травы, и есть теплица, такая крохотная, что он не может в ней выпрямиться, и там растет все, что не может расти в это время года, или в этой части света, или просто не может расти. Я уж не говорю про завезенные издалека пряности и лекарственные травы.Упоминание о лекарственных травах заставило меня вспомнить предыдущую ночь, и я выглянула в окно. Зимние сумерки наступают рано, и было уже почти совсем темно, фонари, с которыми монахи ходят в конюшню и выполняют работы на улице, мелькали во дворе, когда те шли по свои делам.— Становится темно. Как ты думаешь, ты сможешь заснуть сам? У брата Эмброуза есть кое-что, это может помочь.Глаза Джейми потемнели от усталости.— Нет, Сасснек. Я ничего этого не хочу. Если я усну… нет, наверное, я немного почитаю.Ансельм принес ему из библиотеки подборку философских и исторических трудов, а также рукописную копию Тацита. Все это лежало на столе.— Ты должен поспать, Джейми, — ласково сказала я, глядя на него. Он уже открыл книгу, пристроил ее на подушке, но смотрел поверх нее на стену.— Я не сказал тебе, что мне приснилось, — внезапно произнес он.— Ты сказал, тебе приснилось, что тебя порют. — Мне не понравилось выражение его лица. Бледное под синяками, оно блестело от пота.— Это верно. Я посмотрел вверх и увидел веревки, врезавшиеся мне в запястья. Кисти рук уже почернели, и веревки скребли по костям, когда я шевелился. Лицо было вжато в столб. Потом я почувствовал, что на концах плетей появились свинцовые гирьки, и они врезались мне в плечи, рассекая плоть. Плети ударяли и ударяли, хотя все давно должно было прекратиться, и я понял, что он не собирается останавливаться. Они вырывали из меня кусочки плоти. Кровь… моя кровь струилась по бокам и по спине, впитываясь в килт. Я очень замерз. Потом я снова посмотрел вверх и увидел, что плоть с моих рук отвалилась, и я скребу дерево костями, в нем оставляя глубокие царапины. Кости обнажились, и теперь только веревки удерживали их, чтобы они не рассыпались. Думаю, тут я и начал кричать. Я слышал странный скребущий звук, когда он ударял меня, и наконец понял, что это такое. Он содрал с костей всю плоть, и свинцовые гирьки на кнуте скребли по костям. И я понял, что умер, но это ничего не значило. Он будет бить, и бить, и бить, и это никогда не кончится, он будет продолжать, пока я не рассыплюсь на части здесь, у столба, и это никогда не кончится, и…Я дернулась, чтобы обнять его и заставить замолчать, но он уже смолк, вцепившись в книгу здоровой рукой. Зубы его глубоко впились в нижнюю губу.— Джейми, сегодня ночью я останусь с тобой, — сказала я. — Я могу положить тюфяк на пол.— Нет. — Несмотря на слабость, он по-прежнему оставался непробиваемо упрямым. — Лучше одному. Я пока не хочу спать. Иди поужинай, Сасснек. Я… я просто немного почитаю. — И склонил голову над страницей. Минуту беспомощно посмотрев на него, я повиновалась и ушла.Шли дни, я все больше и больше тревожилась о Джейми. Тошнота не проходила. Он почти ничего не ел, а то, что ел, редко задерживалось в нем. Он бледнел и становился все более апатичным, не проявляя ни к чему интереса. Он много спал днем и почти не спал ночью, но как бы он ни боялся своих снов, не позволял мне ночевать в его комнате, чтобы его бодрствование не мешало отдыхать мне.Не желая трястись над ним, даже если бы он мне и позволил, я проводила много времен в садике с травами и в сушильне с братом Эмброузом, или просто бродила по монастырским землям, беседуя с отцом Ансельмом. Он пользовался этой возможностью, ненавязчиво обучая меня катехизису и объясняя основы католичества, хотя я то и дело уверяла его в своем агностицизме.— Ma chere, — сказал он, наконец, — вы помните условия, необходимые для совершения греха, о которых я говорил вам вчера?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134