Задача моя была сложной
вдвойне: мне приходилось не просто следить за расставляемыми им словесными
ловушками, но и делать при этом вид, будто я ни о чем не догадываюсь, не
подозреваю ни о каких подвохах, а совершенно искренне, непринужденно, не
задумываясь особенно, веду дружеский разговор за чашечкой чая с
гостеприимным хозяином. Но даже и здесь нельзя было переигрывать и
изображать полного простака. Нужно было найти такую психологически
убедительную грань между настороженностью и откровенностью, что самый
придирчивый режиссер не смог бы заявить: "Не верю". Это было похоже на
фехтование с искусным дуэлянтом, настойчиво нащупывающим слабое место,
чтобы, пробив защиту, вонзить туда шпагу, при том условии, что все время
приходилось делать вид, будто ты совершенно не умеешь фехтовать, не
догадываешься о намерениях противника, а отражаешь удары чисто случайно:
"Фи, сударь, какая неосторожность - вы чуть не выкололи мне глаз!"
Но всему плохому, так же, как и хорошему, приходит конец. Закончилось
и это мое испытание. Думаю, что я успешно прошел "фильтр", потому что,
когда приблизился к своей машине, в ней уже сидел тот самый подросток, что
служил мне проводником по дороге сюда. Он держал в руках глиняный горшок
довольно солидных размеров, завязанный сверху пергаментной бумагой.
- Це вам вид дядька Митрофана, медку до чаю - сказал он ломающимся
голосом. - Бо хиба в городи мед? Один цукор!
"Вкушая, вкусих мало меду...", - вспомнил я. Авось, в этом подарке
нет ничего такого, что заставило бы меня произнести окончание известного
библейского стиха: "И се, аз умираю..."
Скромный пасечник выполнял, очевидно, роль "детектора лжи", гораздо
более эффективного, чем электронный, который, впрочем, тоже наверняка
имелся на вооружении у моих противников. "В следующий раз меня будет
проверять какой-нибудь экстрасенс, местная баба Ванга", - подумал я. Но
такие вещи действуют на тех, кто в них верит, хотя бы подсознательно, а не
на такого скептика, как я. Бабы Ванги я не боялся, тогда как хитрый
"пасечник", владеющий самыми современными психологическими приемами, был
опасен по-настоящему.
Но несмотря на то, что с меня сошло семь потов, и не только от чая, я
ни на шаг не продвинулся, как надеялся, направляясь сюда, ни к одной из
намеченных целей.

19
Не стая воронов слеталась
На груды тлеющих костей,
За Волгой, ночью, вкруг огней
Удалых шайка собиралась.
А.Пушкин
Вероятно, я все же выдержал испытание, так как через несколько дней
меня пригласили в место, разительно отличающееся от скромной хаты
Митрофана Степановича. Правда, и проводником у меня на этот раз был не
белоголовый подросток, похожий на классического литературного пастушка.
Меня опекали серьезные взрослые дяди в элегантных современных костюмах,
тщательно начищенных туфлях и при галстуках. Они приняли все меры, чтобы я
не смог определить, куда именно меня привезли в "рафике" с зашторенными
окнами.
После того, как с моей головы сняли глухой светонепроницаемый капюшон
(повязка на глазах, видимо, показалась им недостаточно надежной), после
тщательного обыска, исключающего всякую возможность пронести какой-либо
"жучок", после прохода сквозь камеру, где, как я предполагаю, меня
просветили рентгеном на предмет выяснения, не таится ли в глубинах моего
организма что-нибудь опасное - не для моего здоровья, разумеется, - я
оказался в помещении, напоминающем конференц-зал крупной фирмы или научной
организации. Светильники с люминесцентными лампами, расположенные под
высоким потолком, освещали ряды кресел, сцену со столом президиума,
трибуну докладчика. Панно на заднике изображало пейзаж с крутыми склонами
гор, лесными чащами и водопадами, кресла поблескивали темно-зеленой
обивкой из искусственной кожи, тяжелые портьеры закрывали стены так, что я
не мог даже определить, были ли вообще окна в помещении. Тихо жужжали
кондиционеры, поддерживая приятную прохладу, и, кроме этого, ни один звук
не долетал извне. Зал с равной вероятностью мог находиться как на
двадцатом этаже высотного здания, так и на глубине нескольких десятков
метров под землей, в каком-нибудь секретном комплексе, предназначенном для
укрытия элиты в случае атомной тревоги.
Мои спутники указали на кресло в третьем ряду, очевидно, заранее
зарезервированное для меня, и вышли в боковую дверь, рядом со сценой. Я не
спеша огляделся, стараясь не выказать неуместного любопытства. Кроме меня
в зале находились сотни полторы-две людей, в том числе несколько женщин.
Присутствовавшие располагались поодиночке и небольшими группами в передней
половине зала. Хотя у меня отличная, к тому же специально тренированная
зрительная память, я не заметил ни одного знакомого лица, несмотря на то,
что за последнее время просмотрел немало альбомов с фотографиями известных
и не очень известных преступников, дельцов теневой экономики, взятых на
заметку деятелей искусств и тому подобное. Эти же люди почему-то не попали
в круг внимания органов, хотя все говорило о том, что они представляют для
них немалый интерес. Впрочем, учитывая, что за последние тридцать лет чуть
ли не треть взрослого населения страны прошла через места заключения и так
или иначе соприкасалась с преступным миром, в этом не было ничего
удивительного:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88