– Но вы, его братья… – Бывают времена, когда семья доставляет человеку больше забот, чем помогает в делах.
Ферн сглотнула слюну.
– Я попробую, – сказала она, не зная тем не менее, как она может быть мила с человеком, который при одном ее виде начинает рычать и рыть землю лапами, как дикий зверь, – но я не могу вам ничего гарантировать. Тут многое от него зависит.
Лицо Розы просветлело. Какое-то подобие улыбки появилось в уголках рта.
– Не сомневаюсь, что вы приводите его в ярость, но он же мужчина, а мужчинам льстит внимание привлекательных женщин.
– Я не привлекательная, – возразила Ферн. Каковы бы ни были намерения Розы, она не должна была льстить ей, говоря, что она привлекательна.
– Кто сказал вам это?
– Все говорят. Даже мои коровы выглядят лучше меня.
– Тогда вам надо обзавестись новыми друзьями.
– Я знаю, как я выгляжу, – сказала Ферн. Слезы подступили к ее глазам. – И не надо говорить, что я привлекательная женщина.
– Хорошо. Не буду. Но даже миссис Эббот сказала, увидев вас без шляпы и жилета, что вы очень симпатичная. Раньше она, правда, этого не замечала. Джордж тоже говорил мне об этом. Он сравнил вас со статуей. Из уст такого сдержанного человека, как Джордж, это большая похвала. На самом деле он думает, что вы красавица.
Ферн зажала в кулак конец простыни. Если бы Роза имела хоть малейшее представление о том, как Ферн мечтала быть привлекательной, она бы ее так не мучила.
– Спасибо вам за добрые слова, но все это не имеет значения. Мэдисон не находит меня симпатичной.
– Вы никогда не узнаете, что он действительно думает о вас, если будете постоянно с ним ссориться.
Мэдисон никогда не назовет ее даже хорошенькой. Он, наверное, и за женщину ее не считает, думает, что она просто любопытный образец местной фауны.
– Я попробую хорошо с ним обращаться, но он никогда не скажет, что я симпатичная. Он правдивый человек.
– Да, он любит правду. Однако мне кажется, миссис Эббот уже идет с молоком. Вкус у него, возможно, ужасный, но все равно надо выпить. Оно поможет вам поскорее уснуть. А утром мы еще потолкуем.
Но Ферн долго не могла уснуть.
Слова Розы сорвали печать с ее души, и Ферн увидела там нечто такое, о чем и думать не смела. Это было все равно, что открыть ящик Пандоры. Целый рой демонов вился вокруг нее. Голова Ферн кружилась. Надежды, желания, мечты, которые она подавляла в себе, вдруг пробудились вновь. Открылись раны, которые она считала залеченными.
И как она ни старалась закрыть этот ужасный ящик, у нее ничего не получалось. Теперь приходилось разбираться в своих чувствах. Делать то, что она не решалась делать долгие годы.
И все из-за этого Рэндолфа.
Пусть бы этот Хэн застрелил лучше кого-нибудь в Элсворте или Ньютоне. Тогда Мэдисон не приехал бы сюда. Ей плевать было на то, что он несчастен. Она не хотела с ним хорошо обращаться. Лучше бы ей вернуться на ферму и забыть Мэдисона навсегда. Тогда она перестанет мучиться, спрашивать себя без конца, любит ли он ее, и был ли миг, когда он целовал ее и держал в своих объятиях, реальностью или это плод ее воображения.
Ей нужно было знать наверняка. Она ненавидела себя за слабость – у нее было предчувствие, что она попадет в беду, но ей нужно знать правду.
И до тех пор, пока Ферн не узнает, есть ли у нее хоть один шанс на то, что она интересует его немного больше, чем та одноглазая девка, что вечно торчит в салуне, Ферн не отступится от него.
А кроме всего прочего, ей нужно обязательно доказать ему, что она так же заинтересована в правосудии, как и он, и что Хэн убил Троя.
Свет сочился из дюжины абилинских салунов, игорных домов и отелей. Ковбои пытались за пару бурных вечеров забыть все одиночество двухмесячного пребывания на отдаленном пастбище. Они пили, смеялись и играли, отчаянно стараясь урвать как можно больше удовольствий в отведенный им краткий срок.
Шум, пение, топот танцующих, крики, звуки добитого пианино неслись из заведений.
Днем торговцы старались изо всех сил опустошить карманы ковбоев, предлагая самую лучшую одежду, какую только можно найти на Западе, и отличные патентованные сапоги. Парикмахеры тянули к себе, чтобы постричь и побрить. Банщики предлагали горячие ванны, а владельцы гостиниц – чистые номера и теплую постель.
Вечером же держатели салунов, игорных домов, а также всякие проходимцы лишали ковбоев денег, которые у них еще оставались.
Пока у них было долларов шестьдесят-девяносто, они жили, как принцы. Когда деньги кончались, они потихоньку отбывали в Техас. Без гроша в кармане, но преисполненные решимости все повторить сначала следующим летом.
Мэдисон не стал заходить в первый попавшийся салун. Он не успокоился, пока не нашел самый шумный – под названием «Голова Быка». Не без сарказма он заметил, что на пути туда ему попались школа и баптистская церковь. Они являлись как бы последними символами цивилизации, которые он оставлял за собой. В районе Техасской улицы начиналась зона, где царили необузданные, ничем не сдерживаемые страсти.
Он чувствовал себя, как дикий зверь, сорвавшийся с цепи. Его цепью был разум, который постоянно напоминал ему, кто он такой. Если бы он прислушался к голосу своего разума, то должен был пойти в гостиницу, выпить в полном одиночестве и лечь в постель, надеясь, что завтра ему повезет больше.
Но Мэдисон был отягощен дурной наследственностью. В нем было что-то от его распутного отца.
Он не хотел сидеть один в комнате. Он хотел повеселиться вовсю, хотел пощекотать нервы и забыть свою злость и чувство обиды, вызванные холодным приемом, который оказали ему братья, прощающие кого угодно, но только не Мэдисона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119