– Это пассажир, Слим? – спросил Уэйлон, не обращая внимания на вопли ужаса, которыми огласила воздух Миртль Ли.
– Не-е. Один из тех шалунов, что пытались нас ограбить!
– Ты его застрелил? – Эрнест с одобрением посмотрел на потное, грязное от пыли лицо возницы, когда тот спрыгнул с козел и распахнул дверь дилижанса. – Неплохая работа, Слим…
– Боюсь, ваша похвала не по адресу. Да и Рэйди тоже ни при чем, – оборвал тот, привычным движением откинув подножку.
– Ну если не ты его застрелил, то кто же?..
– Она. – Слим ткнул оттопыренным большим пальцем в сторону двери дилижанса, из которой на землю по ступенькам грациозно сходила молодая девушка с живыми веселыми глазами.
За ней толкались, спеша выйти, остальные пассажиры: дородный седовласый джентльмен, почтенная матрона в бумазейном платье и высоких шнурованных ботинках и неуклюжий молодой человек в очках, неловко сидевших на его тонкой переносице, и с ранцем на спине. Никому из пассажиров не досталось ни капли внимания со стороны встречающих, ибо все взгляды с различной степенью удивления были прикованы к стройной темноволосой девушке в дорожном платье сапфирового цвета, в свою очередь, спокойно разглядывавшей делегацию. На какое-то мгновение воцарилась мертвая тишина, слышалось только позвякивание сбруи, когда лошади качали головами, да свист ветра.
Девушка расправила плечи, откинула длинные пышные волосы, уверенно перешла улицу и по-деловому обратилась к встречающим:
– Будьте любезны, пошлите за шерифом. Я хочу побыстрее разобраться со всем этим и заняться своими делами.
Таким оказалось прибытие Ребекки Ролингс в Паудер-Крик. Пока местные жители с непосредственностью аборигенов глазели на нее, перешептывались, охали и качали головами, она боролась с тошнотой, в который раз подступавшей к горлу за последние несколько часов, и судорожно теребила ридикюль дрожащими пальцами.
Никогда в жизни ей не приходилось стрелять в человека. До сегодняшнего дня ее жертвами были консервные банки, три пня, расчерченных под мишени, даже несколько монет, подброшенных в воздух, но она еще ни разу не стреляла в человека.
Правда, этот головорез начал палить по дилижансу. Он мог застрелить кого-нибудь из пассажиров, включая ее, и никто не отважился его остановить. Пришлось сделать так, как учил ее Бэр, – она выстрелила сама, защищая себя. Потом ей хотелось кричать и плакать, она почувствовала нестерпимую тошноту, но умерла бы со стыда, если бы позволила себе поддаться слабости на глазах у всех.
Хотя ей вовсе нечего стыдиться. Ребекка гордо вскинула голову. Она дочь Бэра Ролингса! Не пристало отважной девушке распускать нюни из-за проходимца, которого она лишила бесполезной жизни простым нажатием курка.
И все же она никогда не сможет об этом забыть, даже на минуту. Теперь у нее слишком много врагов. Ребекка вспомнила лицо неизвестного, который подошел к ней перед самым отъездом из Бостона, и у нее засосало под ложечкой. Его послал Нил Стоунер, чтобы напугать ее. Подлец считает ее трусливой слюнтяйкой, а она ни за что не отдала бы ему документы на серебряный прииск, даже если бы они у нее были!
Но Стоунер не откажется от своих попыток заполучить эти бумаги. Ясно, что он со своими приспешниками тоже не оставит ее в покое. Возможно, за ней следили всю дорогу до Монтаны. Ребекка почувствовала, как по спине пробежал холодок. Похоже, люди, охотящиеся за документами, каким-то образом узнали про ранчо. Значит, рано или поздно – скорее рано – в городе появятся грязные ублюдки, которые попытаются украсть у нее бумаги или отобрать их силой.
Поэтому нельзя терять бдительность ни на минуту, нельзя позволить себе раскиснуть. Если она проявит слабость, Нил и вся эта свора запросто решатся на убийство.
Ей приходилось напрягать все силы, чтобы, несмотря на приступы тошноты, выглядеть веселой и беззаботной. Ребекка окинула взглядом часть города, доступную ее взору, и осталась довольна увиденным. За годы, проведенные в Бостоне, она почти забыла примитивные пограничные городки. Паудер-Крик тоже не отличался особым изяществом. Но магазин Коппеля с яркой вывеской, аптека, вплотную примыкавшая к галантерейной лавке, и даже многочисленные салуны, расположенные по обеим сторонам улочки, вызывали у нее что-то вроде симпатии. Девушка быстро оглядела улицу из конца в конец, сразу отметив про себя все детали: деревянную мостовую, коновязи у салунов, бочки с водой, пыль в воздухе, прогуливавшихся ковбоев, спешащих по делам коммерсантов, лошадей, собак и кур; женщин в домотканых платьях, прижимавших к груди младенцев. Наконец Ребекка подняла глаза к великолепному синему небу.
Оно было необъятным и бездонным, как океан. Вдали, словно громадные сторожевые башни, неясно вырисовывались Скалистые горы, между соснами и елями тут и там маленькими сапфирами блестели озера. У подножия гор темный кобальт сменялся буйством зелени с россыпью поздних летних цветов: маков, астр, конопли, лилий, и белого и пурпурного вереска.
Монтана была краем пышных красот с остроконечными горами, нефритовыми прериями, лавровыми деревьями, виргинским можжевельником и мохнатыми елями.
А еще здесь бесконечный простор, где она может дышать полной грудью, мчаться верхом и чувствовать себя свободной. Свободной от всех своих воспоминаний.
Когда ее взгляд снова остановился на улице, Ребекка почти с удивлением посмотрела на бродивших вокруг кур и собак, чумазых детей, на запряженных в двуколки усталых лошадей – на все то, из чего состояла жизнь этого убогого городка. Она мгновенно взяла себя в руки, но в глубине души чувствовала радость, умиротворенную, счастливую радость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90