Она закрыла заплаканное лицо руками.
— Что вы здесь делаете? Уйдите, ради Бога! Неужели вы не можете оставить меня в покое?
— Но ты вовсе не в покое. Что с тобой, Лиззи?
Вместо ответа она только покачала головой, отказываясь смотреть в его сторону.
— Уйдите!
Он сделал шаг к ней. Черный камзол был расстегнут у горла и обнажал массивную, заросшую волосами грудь. Волосы в беспорядке падали на брови, а серые глаза испытующе смотрели на нее.
— Лиззи…
— Прекратите! — Элизабет почти кричала. Теперь она подняла голову и посмотрела на него. — Что вы здесь делаете? Как вы меня нашли?
Он пожал плечами.
— Я шел за тобой.
— Как? Вы снова хотите меня изнасиловать? Не рассчитывайте на это! Я подниму такой крик, что разбужу и мертвого, сюда сбегутся слуги и вся ваша семья. Вы не можете больше использовать меня, как делали это на дорогом вашему сердцу корабле, капитан Бурк! — Теперь ее голос звучал ядовито. — Кроме того, разве сегодня ночью вам показалось мало? Или, может быть, Сэлли Херберт не совсем удовлетворила ваше страстное желание?
На его губах появилась мрачная улыбка.
— О Господи, сейчас ты выступаешь в роли сварливой женщины, не так ли? — заметил он.
Эти слова вызвали у нее новый приступ рыданий. Почему она должна вечно с ним сражаться? С человеком, который причинил ей столько горя! И вот теперь она перед ним в таком виде… униженная, растрепанная, у его ног! Нет, это невыносимо!
— Лиззи, пожалуйста, скажи мне причину всего этого! Прямо здесь и сейчас! — приказал он выразительно, наклоняясь над ней.
Она начала непроизвольно и истерично смеяться.
— Это что, приказ, капитан?
— Да.
Но тут неожиданно ее настроение изменилось. Элизабет захлестнуло чувство невыразимой слабости, вся гордость и запальчивость куда-то исчезли, и больше не было сил продолжать этот ужасный спектакль. У нее возникло непреодолимое желание сказать правду, которая владела ее существом, иссушала ее душу все последнее время, — и остатки гордости окончательно исчезли. Она загнанно посмотрела на него и прошептала сквозь слезы:
— Я вас люблю.
Эти слова привели его в шоковое состояние. На его лице отразилась смесь недоверия, изумления и потрясения. Он смотрел на нее так, словно хотел проникнуть в самую душу.
На губах Элизабет появилась горькая улыбка. Она кивнула и прошептала снова:
— Господь видит, я вас люблю. — И опять зарылась лицом в солому и зарыдала с новой силой.
В следующий момент Элизабет почувствовала, что он встал на колени, его руки потянулись к ней, нежно обхватили, губы покрыли ее лицо поцелуями.
— Нет! Нет! Прекратите! — Она пыталась сопротивляться, сбросить с себя его руки, защититься от поцелуев. — Я не позволю снова меня использовать! Как вы можете быть таким жестоким? Вы меня… убиваете…
Но он продолжал ее целовать, не обращая внимания на протесты. У самого ее уха раздался его голос — хриплый и одновременно до странности нежный:
— Нет-нет, Лиззи, я вовсе не жесток, и я вовсе тебя не использую.
Как всегда, от его ласк она почувствовала, что слабеет и все больше усилий требуется для того, чтобы сохранить самообладание.
— Пожалуйста… — умоляла она, извиваясь в его руках.
— Тихо! — Губы Алекса заставили ее замолчать, и она бессильно лежала на его руках с закрытыми глазами и чувствовала, что кровь в жилах пульсирует с новой силой. А потом он прошептал тихо и нежно:
— Я люблю тебя, Лиззи.
Ее глаза открылись. Она смотрела в загорелое лицо, так близко склоненное над ней.
Алекс улыбался, его серые глаза светились такой нежностью, какой она ни разу в них не видела.
— Это правда, моя любовь. Я боролся с собой слишком долго. — С этими словами его губы снова нашли ее и слились в поцелуе, который был неистовым и нежным одновременно.
Она почувствовала, что в ней закипает такой же жар, руки страстно обнимают его, как будто стараясь удержать навеки. Неужели он ее любит? Да смела ли она в это поверить? Да разве в самом деле это может быть правдой?
Несколько мгновений здравый смысл боролся в ней с чувствами. Элизабет пыталась погасить смущение в своей душе, однако потом рассудок отступил, все мысли уступили место захлестнувшей ее волне чувств. Его руки сдернули с нее тонкую рубашку и медленно начали свою сладостную игру. Груди Элизабет налились, он целовал ее, гладил, ласками доводя до экстаза. Под его руками она воспламенялась, становилась одновременно требовательной и податливой и возвращала ему нежность и поцелуи. Элизабет захватило чувство неизмеримой, безбрежной свободы, перед которой бледнели все остальные переживания и оставалась только радость момента — и знание, уверенность в том, что он ее любит.
После этого они лежали в объятиях друг друга, измученные и умиротворенные. Алекс прикрыл их обоих своим черным камзолом, под которым было очень тепло и пахло свежей соломой. Они тихонько и нежно переговаривались. Элизабет вдруг почувствовала необыкновенную легкость и без всякого стеснения смогла ему рассказать обо всем, о чем раньше ей мешала говорить гордость. И о Роберте Мабри, и о Томасе Синклере. О том, как они пытались воспользоваться ее бедственным положением и принуждали совершить неприемлемые для нее поступки.
— Ты единственный человек, которого я когда-либо любила, — бормотала она почти застенчиво, глядя в его глаза. — И единственный мужчина, который был у меня. Других у меня не было.
Алекс видел, как нежно светятся ее глаза, и трогал мягкие волосы, которые шелковыми прядями падали на плечи и грудь. Он прижал ее крепче и снова начал целовать розовые жадные губы.
— А насчет Сэлли Херберт… — начал Алекс, но она остановила его, закрыв руками рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117