Может быть, когда он узнает, что она сделала, он отвернется от нее? Алуетт решила не тянуть.
— Рейнер, есть еще кое-что… — сказала она, затрепетав от страха.
— Что же? — ласково переспросил он. — Когда светит полная луна, вы превращаетесь в единорога? Я не видел, как это бывает, но с удовольствием…
— Рейнер, пожалуйста! Это важно. Он понял, что она не шутит, и умолк.
— Мне кажется, вы должны знать, что я шпионила для Филиппа.
Ерунда какая-то!
— Шпионили? То есть как?
Ему даже в голову не приходило, что ее в последнее время что-то связывало с французским двором.
— Он сказал, что убьет Анри, если я не буду шпионить.
— Вы? Слепая?
— Конечно, я мало что могла рассказать ему, ведь он хотел знать, когда Ричард покинет Сицилию, например… И еще всякого разного. Спит ли Ричард со своей женой, и ждет ли Беренгария ребенка. Рейнер, это я сказала Филиппу, что Ричард стоит за Ги де Лузиньяна как короля Иерусалима.
Сказав это, Алуетт опустила голову, не смея смотреть Рейнеру в глаза. Он обнял ее и прижал к себе. — Любимая, в качестве шпионки вы не были нужны Филиппу, просто для него это была последняя возможность удержать вас в своей власти. Вы ни в чем не виноваты… Ни в чем.
— А что будет с Анри? Я боюсь за него, Рейнер! Ведь рано или поздно он должен будет вернуться во Францию, и если Филипп еще будет жив…
— У Ричарда и Саладина достаточно власти, чтобы мерзавец Филипп не помешал ему дожить до преклонных лет. Ну, а теперь, моя бескорыстная Алуетт, ненадолго перестаньте думать о других и подумайте о нас с вами…
Сарацинские воины в целости и сохранности доставили Рейнера и Алуетт из Тира в Акру, где распрощались с ними и на своих стремительных арабских лошадках умчались в пустыню.
А Рейнер с Алуетт отправились прямо во дворец, где Беренгария и Иоанна долго охали и ахали, увидав Алуетт живой и прозревшей. Когда Рейнер спросил о короле, ему сказали, что Ричард через два дня после резни отправился в Иерусалим.
Из этого следовало, что Рейнеру тоже надо было отправляться туда, хотя у него не было ни малейшего представления о том, что ждет его впереди, простит его Ричард или не простит, и если простит, то какое назначит наказание. Английский король был человеком непредсказуемым. Любовь любовью, а ему ничего не стоило взять и объявить своего вассала предателем.
Даже в лучшем случае разлука влюбленных могла затянуться на несколько месяцев, если, по счастью, Рейнер останется жив. Саладин не мог с полной отдачей использовать своих всадников во время перехода, но стоило колонне растянуться, как они словно вырастали из-под земли. Правда, поначалу спасало то, что справа было море, которое защищало армию крестоносцев, но довольно скоро лес и горы дали преимущество сарацинам.
Рейнер с тяжелым сердцем покидал Акру. С собой он брал только верного оруженосца Томаса и Зевса. И еще воспоминание о печальном личике Алуетт, изо всех сил боровшейся, чтобы не заплакать, но так и не сумевшей скрыть от него мучительный страх за его судьбу.
Десять… нет, сто раз он пожалел о том, что усмирил в себе страстный порыв. Алуетт бы ему не отказала. Она тоже хотела его, и он это знал. Чем дальше уносил его Геракл, тем больше он ругал себя за никому не нужное, дурацкое позерство. Видите ли, ему пришло в голову поклясться не спать с Алуетт до брачной ночи. Хотелось чем-то отблагодарить Бога за счастливое возвращение любимой. А теперь мучайся тут запоздалым раскаянием! В конце концов Рейнер взял себя в руки и искренне убедил себя, что эту жертву крестоносец должен приносить если не с радостью, то по крайней мере стоически.
Пока они добирались до Акры, отказываться от плотских радостей было куда легче, ибо спали они возле костра в окружении полудюжины сарацин, приставленных к ним Саладином, и Рейнеру было достаточно держать Алуетт в объятиях, глядеть ей в глаза и радоваться, что она видит, как он ее любит.
Ричарда он нагнал в Кесарии, где Плантагенет дал передышку войскам перед следующим переходом в Яффу.
Пока Рейнер ждал аудиенции, пришли Анри де Шеневи и Гийом де Барр. Рейнер рассказал им о возвращении Алуетт в Акру и ее чудесном исцелении, и Анри завопил от радости, обещая основать монастырь, когда вернется во Францию, чтобы прославить Божескую милость. — Божеская милость, конечно, хорошо, — не стал возвражать Рейнер, — но за исцеление Алуетт надо благодарить мусульманского лекаря Эль-Каммаса. Сарацины на несколько веков опередили европейскую науку. Почему бы тебе не пощадить хотя бы одну сарацинскую жизнь за то, что свершилось благодаря им?
Анри задумался.
Потом они заговорили о походе, о том, что Саладин преследует их и все время нападает небольшими силами, а если кто отстанет, того немедленно и без всякой жалости убивают, а голову посылают Ричарду. Очевидно Саладин решил отомстить за резню в Акре.
— Наша пехота только и делает, что отбивается, — сказал Гийом, — и ей приходится нелегко, потому что надо постоянно разворачиваться в разные стороны. В первый день войско герцога Бургундского отстало немного и Ричарду самому пришлось поспешить ему на выручку. С тех пор у нас приказ не растягиваться. Между шеренгами яблоко не упадет, чтобы не задеть коня или человека. А мне удалось вернуть расположение Ричарда, правда, пришлось немного побравировать, — усмехнулся Гийом.
— Рад за вас, старина. — Он от души желал Гийому подольше сохранить благосклонность Ричарда. — А вы как, Анри? Выглядите вы ничего. Тоже изображали героя?
— Только в постели, — улыбаясь, ответил Анри. — Вас ведь давно не было, и вы ничего не знаете. Я женился на Инноценции!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93