Филипп издевательски рассмеялся в лицо своему вассалу, потом налил себе вина из кувшина. Фулку он вина не предложил.
— Хорошо, что я король, а не ты, дурак. Мы только что заключили мирный договор с нашим вассалом, Ричардом Английским, а я пошлю стражу убивать английского рыцаря? Уверяю вас, они еще не выедут из Мессины, а Ричард уже будет обо всем знать. А если учесть, что этот простой рыцарь в некотором роде его любимец, хотя, он, кажется, не принадлежит к его дружкам, и я не знаю, чем он уж ему так угодил, то не думаете ли вы, что Львиному Сердцу это может не понравиться?
Фулк вынужден был согласиться и кивнул, хотя уже понимал, к чему ведет его суверен. Хотя сицилийцы и прозвали Филиппа Бараном, на самом деле он был змеей.
— Сир, я исполню любое ваше приказание.
— Я приказываю вам ехать в Палермо и охранять тамошний монастырь. Может, англичанин не найдет ее, а, может, и найдет. Но если он там появится, вы должны ему воспрепятствовать. Убить его. Только тихо, конечно. Чтобы он просто исчез. Вы понимаете, милорд? — Голос его звучал спокойно, и глаза больше не сверкали.
— Слушаю, ваше величество. Мой кузен Рейнер никогда не увидит леди Алуетт. А если он явится в Палермо, его никто больше не увидит живым. — Bien. Будьте осторожны, Фулк. Я хорошо помню чужие грехи. Особенно ваши. Если вы хотите взять Алуетт в жены и искупить самый страшный из ваших грехов, не ошибитесь.
Когда Фулк ушел, Филипп вышел из спальни и крикнул:
— Стража! Привести ко мне Эрменгарду!
Глава 14
Для первого января день выдался на редкость теплым, и мать-настоятельница приказала всем после ужина собраться в саду. Монашенки закутались потеплее и с восторгом принялись уплетать апельсины и миндаль, почти совсем не пострадавшие за дорогу от Яффы.
— Подумать только, милая Алуетт, наступил 1191 год, — умилялась Инноценция, понемногу пришедшая в себя после одиночного заключения. — Сколько всего будет в этом году! Я приму постриг… Христиане обязательно освободят Гроб Господень.
— Интересно, а меня освободят? — печально отозвалась Алуетт. — Кажется, я здесь навсегда.
— Да нет, конечно же, освободят, госпожа! Вы же сами говорили мне, что король Филипп не хотел идти без вас в поход, — принялась утешать ее сицилийка… ее единственная подруга в этом собрании аскетичных женщин, увидав на ее щеках слезы.
— Наверно, во мне говорила гордыня, — сказала Алуетт. — Сколько уже недель он прекрасно обходится без меня. А может, он решил, что со мной слишком много хлопот, — размышляла Алуетт, не забывавшая о дуэли между Рейнером и Фулком. Однако теперь она уже ни о чем не жалела, ибо в раю, ставшем тюрьмой, утешала себя лишь воспоминаниями о тех нескольких мгновениях в саду, когда Рейнер держал ее в объятиях, целуя, и ласкал ее. Она помнила запах фиалкового корня, смешанный с запахом вина, на его губах и его руку на своей груди, сжигавшую ее как огнем…
За стеной монастыря два всадника остановились, разглядывая красные купола церкви между мужским и женским монастырями.
— Алуетт, спойте, пожалуйста, ту песню, которую вы пели на пиру, — попросила Инноценция, врываясь в ее мечтания. Обычно Алуетт ей отказывала, однако на этот раз, застигнутая на размышлениях о любви и любимом, она сама захотела петь. Она почувствовала, что опять готова бунтовать, чтобы ее кровь, согретая солнцем, не напрасно бурлила в венах. Почему бы и нет ? Подумав так, она с силой ударила по струнам.
Безрадостна, печальна и грустна,
Ты хуже смерти, жизнь, коль нет любви…
Никогда еще так чисто не звучал ее голос. Неожиданно к нему присоединился мужской голос из-за стены.
Ах, милая не слушает меня,
Ей безразличны слезы и мольбы.
Алуетт застыла с поднятой рукой. Она вслушивалась в доносившиеся до нее слова и не верила себе.
Но райское блаженство ждет меня, Когда любимая ко мне придет И, радость мне великую даря, Небесным взглядом сердце обожжет…
— Кто это?
— Да какой-нибудь монах. Сейчас его настоятель угомонит! — прошипела начальница над послушницами, подозрительно оглядывая изменившуюся в лице Алуетт. Слезы текли ручьем по ее бледным щекам, но то были слезы радости.
— Рейнер, — еле слышно выдохнула она и, услышав, как кто-то барабанит в ворота, крикнула: — Рейнер!
Послышался собачий лай. Завизжала сестра — привратница.
— Откройте! Именем короля Ричарда Английского!
Алуетт услышала шуршание юбок матери-настоятельницы, потом ее голос, напомнивший ей жужжание разозленной осы. Вся дрожа, Алуетт поднялась со скамьи и оперлась на руку Инноценции.
Она была уже возле ворот, когда ее перехватила начальница и зажала ей рот рукой.
— Что случилось, сэр рыцарь? Зачем вы беспокоите святых монахинь? — закричала мать Мария бенедиктинка, поднимая решетку.
В маленькой квадратной дыре она увидала рыцаря в полном вооружении с обнаженным мечом в руке и белым крестом на одежде.
— Я сэр Рейнер Уинслейд. А вы насильно держите у себя не монашенку, а француженку, леди Алуетт де Шеневи. Она не приняла постриг, и вы не имеете права не считаться с ее волей!
— Леди Алуетт искала у нас убежища, — ледяным тоном произнесла аббатиса. — Она здесь по своей воле, и мы можем отпустить ее только по приказу его величества короля Филиппа Французского, а вы, если я не ослышалась, подданный английского короля?
Аббатиса сделала вид, что не видит и не слышит, как Алуетт изо всех сил старается вырваться из железных объятий монахини.
— У меня с собой топор, госпожа аббатиса, — пригрозил Рейнер, — но мне не хотелось бы ломать ворота и причинять урон собственности монастыря, так что в ваших интересах разрешить мне повидаться с леди Алуетт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93