Он постоял минуту, чтобы переждать спор.
– Ты, как обычно, все преувеличиваешь, Молли, – говорил Клитус.
– Преувеличиваю? Пруденс Феррингтон не имела права навязывать детей моей тете.
– Моя мать и твоя тетя Шарлотта были друзьями с раннего детства. Они выросли вместе, черт возьми, и вовсе не похоже, чтобы мать написала ей исключительно из-за твоих проблем.
– Она не имела права упоминать про детей и… о моих личных проблемах.
– Она сделала это ради тебя, Молли, разве ты этого не понимаешь?
– Нет, – голос Молли звучал гневно. – Я не потерплю ее вмешательства так же, как вмешательство Йолы Юнг и ее «Общества Милосердия». Они настаивают на разделении семьи, но это не пройдет! Они хотят разъединить детей! Разъединить!
– Будь справедлива, Молли! Ты же не можешь надеяться, что одна семья возьмет четырех сирот.
– Они не сироты.
– Их родители умерли.
– У них есть я. Друг у друга есть мы, и мы с ними одна семья.
– Ты неблагоразумна. Посмотри вокруг. Что ты можешь дать этим детям? Ты не знаешь, как вести дела, Молли. Никто этого от тебя и не требует. Но ты не можешь упрямствовать, отказываясь сделать то, что будет лучше для детей. Ты слышала, как Тревис говорил, что он хочет ходить в школу? А ты собираешься лишить его этой возможности!
– Конечно же, нет, черт подери!
– А Линди? Позор! Ты видела, как она рисовалась перед Джарретом? Ты не сможешь сдерживать ее, это трудный возраст!
– Что же я могу, по-твоему?
– Моя точка зрения вполне однозначна. Ты ничего не можешь. Они станут беспризорниками. Им необходимо серьезное и строгое воспитание.
– И когда мы с тобой поженимся…
– Молли, послушай меня, послушай, что я скажу. Я знаю, ты не можешь как следует разобраться в финансовой стороне дела. Я и не жду этого от тебя. Я сам позабочусь о твоих делах. Но я не смогу содержать такую большую семью. У нас в этом случае никогда не будет ничего своего. Мы даже не сможем иметь детей. А ты ведь хочешь детей, не так ли, Молли?
– У меня есть дети.
– Братья и сестра. А я имею в виду наших собственных детей.
– Наших собственных…
Молли молчала довольно долгое время, а когда она заговорила, Рубел расслышал боль в ее голосе.
– Я не хотела бы обсуждать это сейчас, Клитус. У меня был тяжелый день.
– Я знаю, Молли. Я понимаю тебя, как никто другой. Я тоже испытал все это.
Веревки качелей скрипнули в наступившей тишине. Наконец, снова послышался голос Клитуса.
– Ты представляешь, ведь это первый вечер, когда мы с тобой остались наедине, вдвоем, без детей, ноющих, плачущих…
Скрип вдруг прекратился.
– Клитус! – в голосе Молли послышалось возражение, затем Рубел услышал шелест одежды, заглушивший голос Клитуса.
Рубел отступил назад, думая, почему губы Молли кажутся ему такими сладкими?
– Мне нравится, что этот парень, Джаррет, оказался здесь, в Блек-Хауз. Он дает нам возможность побыть наедине…
– Клитус, не сегодня.
Послышался вздох.
– Хорошо. Я понял. У тебя был тяжелый день. Почему бы тебе не пойти спать, а утром встать, надеть свое самое красивое платье и позволить мне отвести тебя на службу в церковь?
– Мы возьмем с собой детей?
Снова послышался вздох.
– Молли, речь идет о тебе, а не обо всех твоих домочадцах. Я женюсь на тебе, понимаешь? Позволь Шугар взять детей с собой в церковь. Цветные любят, когда маленькие белые дети посещают службы чернокожих.
Снова послышался скрип, на этот раз вызванный шагами по крыльцу. Рубел понял, Молли направилась к двери. Он быстро спрятался в тень холла, но она остановилась перед дверью. Свет луны падал на крыльцо и пробивался сквозь щели дверных досок. Рубел вообразил лунные блики на ее лице, блестящие темные волосы, не уложенные тугими косами вокруг головы, а распущенные, свободно развевающиеся от вечернего ветерка, как в ту ночь… их ночь… в ночь, когда он…
– Тебе лучше идти, Клитус, – сказала она. – Уже поздно.
Веревочные качели снова скрипнули, потом опять заскрипели ступеньки крыльца под тяжестью шагов. Сминаемая руками, зашелестела одежда. Рубел пытался не представлять, что там происходит. Но он знал, что сам сделал бы вместо того, чтобы сказать Молли «спокойной ночи». Подчиняясь мгновенному сумасшедшему импульсу, Рубел толкнул дверь. Пронзительный скрип нарушил тишину. Клитус отстранился от Молли. Даже при лунном свете Рубел не смог понять по выражению их лиц, целовал ли ее Клитус.
Если бы он был сейчас на его месте, это наверняка можно было бы определить без труда. Он целовал бы ее так крепко, что самая чопорная старая дева в городе заметила бы следы его поцелуев.
Молли уставилась на Джубела, остолбенев.
– Мистер Джаррет… ах, мы как раз с Клитусом желали друг другу спокойной ночи.
– Извините, я не хотел вам помешать.
Новая ложь. Они оба это, конечно, поняли.
Клитус подхватил пальто и шляпу с одного из кресел-качалок.
– Я уже собирался уходить. Уверен, ты изменишь свое решение насчет церкви, Молли.
– Не на твоих условиях.
Раздраженный, Клитус протянул Рубелу руку, словно говоря пожатием: «Женщины, кто их поймет?» Молли не двигалась с места, пока Клитус не прошел по тропинке за открытые ворота. Рубел спустился с крыльца и сел на качели, окруженные с двух сторон изгородью из цветущей жимолости, а с третьей – стеной дома. Свет лампы струился из окон гостиной, падая на его колени. Когда Клитус отошел достаточно далеко, он посоветовал:
– Не стоит так беспокоиться.
Она посмотрела на него как-то неистово. Даже в тусклом свете Рубел мог увидеть, что она рассердилась. «Обиделась на меня», – подумал он. Ни слова не говоря, Молли поднялась на крыльцо и резко дернула ручку входной двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111