Такая долгожданная, выстраданная, с боем вырванная у судьбы. Выходит, не зря я обдирал ладони, кольцуя периметр, ставил ретрансляторы с камерами и не спал ночами, летая их проверять. Я нашел рой! Я знал теперь, где он сидит. И конечно же, мог торжествовать и даже праздновать свой триумф.
Если бы не то, что случилось у меня с Таш.
Таш предала меня. Все, что она делала после того, как пришла ко мне второй раз, было предательством. Если бы я не поверил ей, предательства б не было. Даже если б она не знала, что я поверил, это тоже не было бы еще предательством. Но я поверил. И она это знала.
Я летел домой, а в горле вместо хмельной браги победы стоял горький ком поражения. И лежала на сердце свинцовая тяжесть, грозя раздавить его в кривушечий блин.
"От судьбы не уйдешь, – сказал я себе. – Это твоя карма. Смирись. Ты же знаешь, что жизнь – это цепь потерь, а предают всегда именно любимые. Мы ведь и любим сильнее, когда боимся, что нас могут предать".
Истина была банальной, но, будучи пронизана горьким трагизмом случившегося, она воспринималась как откровение.
"Мужества! – взывал я. – Где оно у тебя? Ну-ка собери все, что осталось!"
Я вспомнил главную заповедь Завета: "Улыбайся!" – и растянул непослушные губы. Глаза под очками нестерпимо жгло, а во рту чувствовался привкус крови.
Улыбайся!
И несмотря на встречный ветер, отчаянно не хватало воздуха.
Улыбайся же!
Но улыбаться не было сил. Каждое движение головой вызывало взрыв боли под черепом, и время от времени не ведающая жалости ладонь стискивала и отпускала сердце.
– Послушай, парень! – обратился я в скрывающееся за облаками небо. – Освободи меня. Я так больше не хочу.
Кусая губы и стараясь не обращать внимания на все учащающиеся спазмы в груди, я тянул к городу, как подбитый флаер, оставляя за собой шлейф жирного дыма. Я уже плохо воспринимал окружающее. Сейчас я думал только о том, что должен добраться до кибердоктора и что сделать это следует как можно быстрей.
Я опять сел на краю парка, поближе к дому, но в сложившейся ситуации мне было наплевать на следаков. Если бы я сел, как положено, я бы просто не добрался до гостиницы. Я и сейчас не совсем был уверен, что дойду.
Однако я дошел. Преодолевая одышку, я ввалился в холл и постоял немного, привыкая к свету. Туман, который окружал меня на улице, почему-то просочился в гостиницу, и холл теперь был виден, словно сквозь сильно исцарапанный пластик гермошлема. Мне понадобилось не меньше пяти минут, прежде чем я понял, что это не туман… Что-то случилось с моими глазами, такое, чего с ними до сих пор никогда еще не происходило. На сетчатке в огромном количестве появились слепые сектора. Я видел окружающее фрагментами, словно мозаику, и это было достаточно неприятно. Зато по краям зрительного поля все сверкало и лучилось, словно перламутр. Насколько я помнил Наставление по первой помощи, поразившая меня слепота была связана с резким скачком давления. Вот только в какую сторону оно скакнуло, я не знал.
Почти вслепую я добрался до своих апартаментов и, найдя в шкафу кибердоктор, рухнул в кресло перед компьютером. Что бы со мной ни случилось, я должен был подготовить информацию для констабулария. Укрепив кибердоктор на груди, я запустил процессор. Теперь, когда каждое движение давалось мне с трудом, у меня ушло около десяти минут на подключение накопителя и сброс нужных записей. Сделав это, я почувствовал, что не могу даже пошевелиться. Меня охватила такая слабость, что я сейчас не смог бы поднять и руку. В груди пекло, словно там медленно разогревался булыжник. Пытаясь понять, что со мной происходит, я нажал на кибердокторе кнопку "Диагноз".
Надпись на экранчике пропадала и выплывала снова, но, постоянно меняя ракурс, я в конце концов сумел прочитать почти все. "Повышение содержания катехоламинов в крови. Адренергический сдвиг. Развитие коронарной недостаточности. Истончение миокарда по границам рубца – на отдельных участках до 50 мкм".
Я понимал, что кибердоктору может не хватить мощности, чтобы развернуть восстановительные процессы достаточно быстро. Пока что все разматывалось по самому худшему варианту. Стараясь не нагружать сердце лишним, я откинул кресло и застыл в нем, чувствуя, как темнеет в глазах и усиливаются жжение за грудиной и боль под лопаткой. Я ощутил, как накатывает на меня муторная одурь – предвестник потери сознания, и сжал зубы, пытаясь удержать себя от отключки.
Кибердоктор тонко запищал, привлекая мое внимание. Я через силу приподнял голову и скосил глаза. На панели рядом с экраном напряженно пульсировала багровая лампочка, означающая, что кибердоктор не справляется с задачей. Похоже, я финишировал. В констабуларии меня бы в два счета поставили на ноги. Но до констабулария сейчас было дальше, чем до информационного континуума. Даже если я вдруг сумею дождаться спасателей, я накроюсь прямо на старте от перегрузки.
На мгновение я ощутил острую жалость к самому себе. Я вдруг осознал, что, несмотря на полученный нынешней ночью нокдаун, я совсем не готов отчалить отсюда навсегда. Это было бы величайшей несправедливостью. Именно сейчас, когда я только-только снова захотел жить.
"Зачем я ввязался в эти разборки? – думал я, закусив от боли губу. – Сидел бы себе тихо…, Обещал же Егоров десять лет…"
Лежать было неудобно, голова оказалась слишком низко, и я осторожно заворочался, пытаясь, не поднимая рук, выгнуть кресло поудобнее. Манипуляции с креслом давались мне с трудом, и, главное, при каждом движении я испытывал страх, который мне теперь уже не удавалось гасить. Я ощущал себя хрупким сосудом, в любую минуту способным расколоться вдребезги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111