Не расстраивайся, три нашивки, будут и у тебя удачи!"
Я вошел в гостиницу и почти пересек холл, когда меня окликнули. Я недоуменно огляделся. Над конторкой торчала расплывшаяся в улыбке голова клоуна.
– Удачи и счастья! – сказал я, улыбаясь в ответ.
Я чувствовал к нему странную для меня самого симпатию. Может быть, она была связана с тем, что он, как и я, тоже был неудачником.
– А я тебя давно жду!
– Случилось что? – поинтересовался я, подходя ближе.
– Нет, что ты! Все в порядке. А вот вчера – да. Вчера я мог умереть. Но ты меня спас…
Я понял, что клоун пришел благодарить за вчерашнее, и испугался. На Керсте существовала древняя форма благодарности, когда благодарящий дарил себя на определенный период тому, кому был обязан. Отказаться от этого было невозможно. Я понял, что у меня осталось меньше минуты, и, не раздумывая, бросился вперед.
– Что-то я этого не заметил.
– Ну как же! Я даже пошевелиться не мог. А ты дал мне лекарство, и я проснулся здоровым.
– А, – сказал я. – Ты вот о чем. Так это было всего лишь снотворное. Тебе просто надо было выспаться, старина. Кстати, за полдня в гостинице с тебя причитается тринадцать жетонов.
Последней фразой я наконец добил его.
– Но… у меня сейчас нет… – забормотал клоун. – С собой… – добавил он едва слышно.
– Ерунда, – я успокаивающе похлопал его по плечу, – отдашь потом. А пока пойдем ко мне, выпьем скруша. Мне поставляют отличный скруш. Гордость гостиницы, можно сказать.
Следующий час я слушал сперва трезвые, а потом все более пьяные излияния клоуна, поддакивал ему и наливал еще, все время пытаясь сообразить, как от него избавиться. Сначала клоун держался прилично, рассказывал мне о своей прошлой работе и о том, какой я хороший друг, но потом, когда его голова перестала с ним советоваться, пустился в бессвязные воспоминания о Беш, с занудной восторженностью повествуя о своей великой любви и о том, какая она несравненная фея, особенно в постели. В конце концов я не выдержал и сказал ему, что должен уходить.
Чтобы не обидеть Клоуна, я действительно вышел, прошел с ним несколько блоков и только после этого распрощался и, сделав круг, вернулся обратно в гостиницу.
Базука с Протазаном не подавали признаков жизни, хотя я видел по индикации, что они заняли ближайший к выходу двухкомнатный номер. Оклахома тоже болтался где-то, видно, шустрил по сиделкам, выискивая очередных жертв своей необузданной сексуальности. На улице я обнаружил, что уже темнеет, и удивился, как быстро прошел день. Через несколько часов мне предстояло снова лететь к камерам, а до этого я должен был успеть подготовить очередное послание Давантари. Однако не успел я надиктовать и двадцати строк, как услышал сигнал алярма.
Чертыхнувшись, я отключил компьютер и, затягивая шнурки разлетайки, вышел к контроллеру. То, что я увидел на втором экране, заставило меня вцепиться в стол. По коридору гостиницы, озираясь по сторонам, медленно шла Таш.
Этого не могло случиться даже во сне! С минуту я торчал перед монитором, не в силах оторваться от ее озабоченного и вместе с тем бесконечно милого лица, красиво обрамленного черными как смоль волосами. Потом я пришел в себя и со всех ног бросился к переходу. К счастью, Таш еще плохо ориентировалась в гостинице и вынуждена была читать указатели. Благодаря этому я успел выскочить во внешнюю часть и встретить ее неподалеку от Лугового зала.
Теперь мы стояли вплотную друг к другу, я держал ее за руки и с отчаянием ждал, когда наконец выяснится, что я срочно понадобился Принцепсу или что завтрашний Совет переносится на два дня. Пауза затягивалась, пора было начинать разговор, но я никак не мог найти подходящих слов. Специально Для таких случаев любая цивилизация изобретает ни к чему не обязывающие шаблоны. Были они и на Керсте, но почему-то именно сейчас эти безликие фразы отказывались срываться с моих губ.
И тут я почувствовал, что Таш дрожит. Это была особая дрожь, и в мгновенной вспышке озарения я получил ответы на все незаданные вопросы, после чего слова стали уже не нужны. Этот разговор гораздо лучше вели руки, еще лучше губы, а точки наивысшего понимания он достигал, когда переплетались тела. Сегодня все было не так, как в прошлый раз, когда, казалось, над нашей постелью ревел торнадо. Словно открылись какие-то тайники, где за долгие месяцы одиночества скопились огромные запасы неизрасходованной нежности, ласки и тоски.
Я входил в Таш так медленно и сладко, как будто погружался в теплый, пронизанный солнцем водоворот возле Большого барьерного рифа. Я неторопливо плыл над волнисто колышущимся подо мной дном, осторожно продвигаясь все дальше и дальше в доверчиво и жадно распахивающиеся мне навстречу глубины. Каждое движение было полно невыразимой неги, и я стискивал челюсти, удерживая в себе похожий на завывание стон.
Я вслушивался в Таш так же тщательно, как радисты подбитого штурмовика слушают после боя окружающий эфир. Все мое внимание было сконцентрировано сейчас на головке моего члена, как сосредоточивается внимание взломщика на кончике его электронного щупа. Я понимал, почему Зевс выбрал форму дождя, просачиваясь к Данае. Стыковка могла считаться произведенной, только если все выступы вошли в положенные пазы и штекеры кабелей попали в предназначенные для них разъемы. Я очень хотел достичь полного слияния если не душ, то хотя бы тел, и Таш благодарно отозвалась на мои усилия, гибко обвив меня и вобрав в себя вместе со всем моим барахлом, воспоминаниями и официальным послужным списком.
В какую-то минуту, в самом начале моего проникновения в Таш, я вдруг испугался ее абсолютного могущества и бесконечного превосходства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111