– Ваша власть не простирается на то, чтобы одевать меня как куклу, мистер Смит, – прошептала она.
– Ну-ну, – проворчал Уилтон, – я учитель, а молодой доктор ученик, так что власть у меня, ты все перепутала.
– Правда? – Джиллиан отодвинула от себя сверток с гримасой такого отвращения, как будто перед ней была крысиная отрава. – Почему бы нам не спросить мистера Смита, с какой целью он дарил мне это платье?
– Просто так…
Камерон, знал, что лжет. Он представлял себе, как Джиллиан, длинноногая и соблазнительная, с головы до пят сияющая золотом, с улыбкой на лице идет ему навстречу. – Вы так много потеряли за последнее время, мисс Боуэн. Когда я услышал, что у вас больше нет шелкового платья, то подумал…
– У меня есть все наряды, которые мне нужны и которые я хочу иметь. Когда надо, я прилагаю усилия к тому, чтобы выглядеть как можно лучше, а в последнее время просто не испытываю такого желания…
Джиллиан никогда не уступала, и Камерон знал, какая сила воли требовалась для того, чтобы вопреки хорошим манерам твердо держаться своей линии. Большинство женщин в ее положении к этому времени подобрели бы и уже начали с ним флиртовать, а получив в подарок платье, стали бы радоваться, что их жизнь наконец направилась в нужное русло.
Несмотря на это, он преднамеренно воспользовался платьем и, протягивая его Джиллиан, рассчитывал на то, что женщинами управляет стремление к красивой одежде и украшениям. Увы, в Джиллиан ничто не соответствовало тому, что он знал о женщинах, она не подтверждала ни один из преподанных ему уроков. Теперь, ругаясь про себя на чем свет стоит, Камерон пытался понять, перестанет ли он когда-нибудь ее недооценивать.
Этой ночью Камерон, дождавшись, пока луна спрячется за облаками, опять вышел из дому. Он ушел, не взяв с собой злополучное платье, и теперь оно лежало на столе неопрятной кучей, притягивая к себе и одновременно отталкивая.
Джиллиан не могла поверить, что он принес платье для нее. Она не могла себе представить, где вообще можно раздобыть такую роскошную вещь, не говоря уже о цвете, том цвете, о котором она мечтала, но не могла себе позволить. Такой дивный шелк можно найти только в Лондоне, но, даже живя там, она не могла бы заказать себе столь безумно красивую ткань.
Те немногие женщины, которые ее навещали, посмеялись бы при мысли о том, что неуклюжая невзрачная дочь доктора Боуэна ходит по дому в переливающемся золотом платье. Они стали бы перешептываться у нее за спиной о неспособности Джиллиан Боуэн ослепить мужчину настолько, чтобы он забыл о недостатке у нее природной привлекательности, злословили бы о ее неумении вести светские разговоры, о ее полной несостоятельности в простейшем женском искусстве.
У Джиллиан заболела голова от тугого узла, в который она преднамеренно стянула волосы перед самым ужином, как будто этим можно было отогнать воспоминания о взгляде Камерона и его словах. «Этот золотистый цвет при солнечном свете подчеркнет сияние ваших волос и глаз».
Такие слова могли навести на мысль, что он представлял себе, как она выглядит с распущенными по плечам волосами. Жесткая шерсть ее рабочего платья царапала кожу при каждом движении. Шелк, от которого она отказалась, шелк, который она поклялась никогда не носить, заскользил бы по коже мягко, как прохладная вода.
Прохладная вода. Дождь начался сразу, как только Камерон ушел, и теперь он, шурша, бился о стены и крышу дома.
Джиллиан оторвала взгляд от платья, встала и закрыла ставни.
– Надеюсь, мистер Камерон не простудится, – заволновался Уилтон.
Джиллиан не раз оказывалась довольно близко к их непрошеному гостю и знала, что внутри у него горел неукротимый жар, жар, который охватывал все, что находилось рядом с ним.
– Он не простудится, отец.
– Правильно, он здоровый парень. Но тебе надо было надеть это платье ради него, Джиллиан, – тогда доктор Смит ушел бы сегодня работать с образом красивой женщины в душе. Когда твоя мама провожала меня в дорогу, она старалась выглядеть как можно лучше, и это меня вдохновляло.
– Доктор Смит не работает сегодня вечером, и, пожалуйста, не сравнивай Камерона Смита и меня с собой и мамой.
Однако Уилтон был слишком захвачен своими воспоминаниями, чтобы обратить внимание на ее просьбу.
– О, твоя мама так хотела видеть, как ты повзрослеешь и влюбишься, Джилли! – Он расстегнул ремешок, который всегда носил на шее, и открыл маленький медальон, чтобы посмотреть на спрятанную в нем миниатюру. – Она говорила мне, что научила бы тебя искусству носить яркую одежду, потому что ты сложена не хуже ее. Еще она хотела научить тебя как-то по-особому причесываться. – Его взгляд перескочил с ее тусклого платья на туго стянутые в узел волосы. – Если бы я был внимательнее, когда она об этом говорила! Ты была слишком мала, когда моя дорогая супруга умерла, и, конечно, ничего не помнишь.
– Я помню, что она была красивая.
Пока убийцы не изуродовали ее. Больше Джиллиан ничего не видела, потому что мама кричала: «Беги, Джилли, беги домой…»
– Я считал, что она была очень красивая, – прошептал Уилтон, – но она так не думала и говорила, что я смотрю на нее глазами сердца, а не рассудка. Кстати, Джиллиан, что ты об этом скажешь? – Он вложил ей в руку открытый медальон.
Джиллиан тысячу раз смотрела на эту миниатюру. Она всем сердцем хотела, чтобы образ матери стал более реальным, чем случайный обрывок в памяти или улыбающееся изображение на выполненном маслом портрете.
Легким прикосновением Джиллиан погладила лицо на миниатюре. Те же волосы, те же глаза, тот же нос она видела, глядя в зеркало, но было и едва уловимое различие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89