– После наступления темноты мне делать нечего. Иногда я читаю. Прошу, попытайтесь сохранить невозмутимое выражение лица, Фейвор, такое открытое изумление свидетельствует о дурном воспитании и не говорит в пользу добрых сестер-монахинь. Я умею читать… Но прошу вас, читайте дальше, я не хочу вам мешать.
Если она и заметила его сарказм, то не подала виду.
– Нет, благодарю. Я прочту это потом, у себя в комнате. – Она склонила голову. – Кто вы такой, Рейф?
После той ночи в карете она никогда не спрашивала его ни о чем личном. Словно опасалась того, что может узнать.
– Вы же сами меня охарактеризовали: шантажист и вор. Мне нечего к этому добавить.
– Для заурядного вора у вас удивительно хорошо подвешен язык.
– Смею надеяться, что во мне нет ничего заурядного, – высокомерно произнес Рейн, что вызвало у нее улыбку.
– Тогда вы должны быть… э… непризнанным отпрыском какой-нибудь выдающейся личности?
– Неужели, мисс Донн, вы спрашиваете, не являюсь ли я внебрачным ребенком?
– Извините, – пробормотала она, густо краснея, и этот неожиданный румянец невольно очаровал его.
– Я рожден в браке. Но мой отец отказывается меня признавать. – Это было очень близко к правде.
– Из-за ваших воровских наклонностей?
Рейн стоял неподвижно и думал. Он мог бы сказать ей правду. Это началось так благородно, так просто. Он мог бы, оставаясь неизвестным, помочь этой девушке, в чью жизнь он привнес трагедию. Но игра стремительно становилась все серьезнее, и он, кажется, не знает, что именно он раскопал и что поставлено на карту. Он обязан рассказать ей, кто он такой, и пусть фишки упадут как угодно.
Но тогда она может уйти.
– Именно так.
Фейвор кивнула, в ее улыбке смешались облегчение и подозрение. Наивная лгунья, невинная развратница. Она представляла собой притягательную загадку.
– А ваша мать?
– Она умерла. – Он произнес это более резко, чем хотел, и, подняв глаза, увидел потрясенное лицо Фейвор.
– Нет, Фейвор, она умерла не из-за меня. Ее не стало задолго до моего вступления в преступный мир.
– Простите. – Ее голос был полон нежного сочувствия. – Моя мама тоже умерла, когда я была ребенком.
Рейн не смог придумать, что ей ответить. Он слишком хорошо помнил смерть ее матери.
– Какой она была? – спросила Фейвор.
– Красивой. Капризной. Немного тщеславной. Слишком романтичной. Возможно, она была неискушенной. Она очень старалась поверить в волшебные сказки.
Рейн помнил, как сердился, когда мама спрашивала его и Эша, откуда у них синяки. Она всегда без колебаний их спрашивала, а они без колебаний лгали. Она никогда не старалась узнать правду, а они никогда ей ее не говорили.
– Вам она не очень нравилась.
– Нравилась? – Он подумал. – Не знаю. Она была полностью поглощена моим отцом. Но когда она была с нами… никто не умел лучше нас развлечь. Она была образованной, честной и не почитала авторитеты. – Рейн разглядывал веер в своей руке. На одном из его секторов до сих пор можно было разглядеть греческий храм. – Например, она любила классические вещи, но не притворялась, будто преклоняется перед ними. У нас в саду устроили древнегреческую площадку с колоннами, так она окрестила ее «Акрополе» в честь Акрополя.
– Вы ее любили.
– Да. – Он положил веер. – Хватит, нам надо работать, и вам не удастся увильнуть от задания при помощи столь прозрачных уловок.
Фейвор улыбнулась:
– Поскольку вы так решительно собираетесь заставить меня трудиться, мистер Суровость, откуда мне начинать?
– Вы принесли мне одежду? – спросил он, зная, что его тон погасит ее шутливое настроение.
«Либо я укрощу твою блестящую живость, либо ты ответишь за последствия, маленький ястреб». Он отрекся от нее.
– Нет.
Фейвор отвернулась, но он успел заметить на ее лице обиду. Лучше небольшая обида, чем глубокая рана.
– Не имею представления, где найти для вас одежду. Вы слишком большой. – Она подняла руку. – Кроме того, даже если я найду какого-нибудь монолитного денди, не могу же я пробраться к нему в комнату, пока он спит, и утащить его одежки.
– Монолитного денди? Вы находчивая девушка, – парировал он. – Уверен, вы что-нибудь придумаете к завтрашнему дню. Мне начинает надоедать эта одежда. Хоть наряжайся в роскошное старье!
– А почему бы и нет? – спросила она. – Мне эта идея нравится. Здесь так много всякой одежды.
– Это слишком позабавило бы вас, – высокомерно ответил он. – Прибавьте к этому тот факт, что вы моя жертва, по вашим собственным словам. Жертвам не полагается развлекаться за счет обидчиков.
Ее поразительные глаза широко раскрылись, и вдруг она расхохоталась. Господи, он теряет остатки рассудка. Сначала он нарочно испортил девушке настроение, но не прошло и минуты, и она снова весела.
– Можете мне помочь разобрать мебельные завалы.
– А как? – спросила она.
– Идите сюда, я вам покажу.
Фейвор недоверчиво подошла к нему.
– Ну?
– Я подниму вас, а вы снимете сверху мелкие предметы.
– Вы меня поднимете? – переспросила она, с сомнением глядя на него.
– Да. Не бойтесь, Фейвор.
Они были одни.
Что бы он себе ни говорил, он не был святым и никогда не стремился к святости. Она дрожала, и он это почувствовал. Вдруг он сравнил ее с беспомощным птенчиком, а себя с котом, который ждет удобного случая, чтобы сцапать птичку.
Господи Боже. Он ожесточенный тюрьмой мошенник. Какого черта делает здесь эта чистая душа? Рейн опустил голову, закрыл глаза, как будто ожидая удобного случая. Любого удобного случая. Пусть ее сердце забьется чаще, пусть потемнеют глаза, пусть приоткроются губы…
Но ничего этого не случилось. Фейвор повернулась, подставив ему спину, и сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79