Я возвращаюсь в больницу, к папе, я ему нужна!Она начала протискиваться мимо него, но он схватил ее за плечи.— Энджел, его больше нет.Это было произнесено спокойно и веско, тоном, не оставляющим сомнений, на фоне пустой и ненужной торжественности дождевых капель, падающих с крыш в темноту Эти слова были произнесены так тихо, что она их не услышала, она просто отказывалась их слышать.— Я бы никогда не оставила его одного. Почему вы так поступили? А если он проснется, а меня нет? Он не должен оставаться там один!— Энджел…— Не трогайте меня! — Ее голос был визгливым и истеричным, она старалась вырваться от него. — Не смейте говорить мне, что делать. Вы не можете запретить мне находиться рядом с ним! Вы бросили его там! Вы оставили его умирать…— Энджел, перестань же, ради Бога!— Не перестану, не перестану! Вы гнусный лжец, и я не стану вас слушать. Я…Он закрыл ей рот поцелуем. Он крепко держал ее в своих объятиях, а ее тело рядом с ним было жестким и неподатливым, она сопротивлялась. Ночь была наэлектризована от бешеных страстей и от неприкрытого отчаяния. Он видел ужас в ее глазах, и все, что он мог сделать, — это привлечь ее к себе, побороть ее сопротивление, обнять ее покрепче и защитить — и поэтому он поцеловал ее.Сначала она пыталась оттолкнуть его, но затем прижалась к нему всем телом. Под натиском его губ ее губы раскрылись, и она издала какой-то звук: то ли рыдание, то ли приглушенный крик; его затягивало в нее, и отчаянно, безнадежно он упивался ее поцелуем. Их объятие было порождено не страстью, а другой, более глубокой и примитивной потребностью. Их руки сцепились, их тела прижимались друг к другу, побуждаемые безумием, жаждой, необходимостью, грубой и необузданной… жаждой жить, надеяться, обрести уверенность и определенность, — необходимостью бросить якорь в гавани, охваченной штормом, потребностью увидеть в темноте заветный маяк. Он прижимал ее к себе, и она впилась тонкими пальцами в его шею, а его пальцы вдавились в ее бедра. Безумие, жажда, оглушающая пустота в его голове. Он ощущал соленый привкус крови на ее губах и понимал, что так не должно быть. Он хотел остановиться, он должен был остановиться…Но когда он отнял свои губы от ее губ, она схватила его лицо и опять стала искать его рот своими губами. Его губы на ее губах не могли ничего говорить. Его тело, прижатое к ее телу, было горячим, и сильным, и полным жизни. Когда он обнимал ее, ода уже не была больше одинока. Когда он ее целовал, она не боялась.Все бесполезно.Он взял ее лицо в свои ладони и убрал свои губы с ее рта.— Не бросай меня, — в отчаянии взмолилась она.— Я не брошу тебя. Я здесь.Она начала дрожать. Она ничего не могла поделать с этой дрожью. Ее ноги больше не держали ее, и она опустила голову на плечо Адама.— Я оставила его, — шептала она. — Я оставила его там одного умирать.Он снова обнял ее, нежно, надежно. Он коснулся ее волос своими губами. Он ничего не говорил, просто здесь, в темноте, долго-долго держал ее в своих объятиях. * * * К тому времени, когда Адам привез ее в отель, наступил рассвет. В холле никого не было, и из экипажа до лифта он нес ее на руках. Она не протестовала. Казалось, она даже не заметила, что он принес ее в свою комнату. Он запер дверь на задвижку, положил ее на кровать, и она молча свернулась калачиком. Адам сидел рядом и гладил ее волосы, пока у нее не закрылись глаза. Энджел так и не проронила ни слова.Он накрыл ее одеялом, а потом сел в кресло возле двери, охраняя ее сон. Глава 12 Кейси почти убедился в том, о чем уже давно подозревал: он единственный в их компании имеет хоть какие-то мозги. При падении с поезда Дженкс сломал ногу, и она распухла. Он до сих пор плохо ходил и постоянно ныл по этому поводу. Из-за глубокой раны на голове он провел в горячке два дня, и Кейси предположил, что эта рана заклинила его мозги окончательно. Он был как подлый пес, единственным достоинством которого была его подлость, а теперь, когда у него выхлестали всю его душонку, он вообще ни на что не годился.Кейси давно бы уже бросил своего подельника, предоставив ему возможность заботиться о себе самому, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что сам он при падении с поезда сломал руку, и Дженкс был нужен Кейси, чтобы быть его руками. Кейси мог держать револьвер в левой руке, но сколько-нибудь метко стрелять левой он не мог, а ввяжись он в кулачный бой, так совсем бы пропал. Возможно, с девчонкой он бы и справился — может быть, — но теперь, когда рядом с ней находились двое мужчин-защитников, перевес сил был на ее стороне.Он не мог ждать, когда рука заживет, хотя у него было искушение именно так и поступить. Его источник обогащения находился в Сан-Франциско, хоть это-то ему удалось выяснить из расписания поездов. Сколько они там пробудут — если они все еще там — и сколько времени пройдет, прежде чем они продадут крест — если они уже его не продали, — об этом можно было только догадываться.Каждый упущенный день снижал его шансы вернуть то, что принадлежало ему по закону.— Это проклятие, — ныл Дженкс и рассеянно тер шишку на лбу. Кровоподтека уже не было, и корка отпала пару дней назад, но шишка была размером с куриное яйцо и не рассасывалась. Она выглядела как рог, прорастающий прямо над левым глазом. — Обворовывать церкви нехорошо.Ты знаешь, что случается с тем, кто украдет что-нибудь из церкви, Кейс? Только посмотри, что произошло с нами.— Заткнись ты со своими вонючими проклятиями! Такого просто не бывает, и если бы у тебя была хоть половина мозгов, которые Бог дает любому болвану, ты бы знал об этом. — После того как они упали с поезда, проклятие стало для Дженкса постоянной темой для разговора, и это начинало действовать Кейси на нервы — возможно, оттого, что он сам уже начинал думать, не было ли в этом какой-то доли правды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97