– Знаете, в чем вся беда? – мрачно заметил Стюарт. – Ли не хочет победы или, во всяком случае, поражения Союза, которому он в свое время присягнул на верность. Ему нужно только одно – чтобы правительство признало независимость Виргинии и других штатов Конфедерации.
Это было не личное – общее несчастье солдат по обе стороны баррикады. Синдром Каина – Авеля. Брат против брата. Брат убивает брата.
В битвах семи дней Джеб Стюарт противостоял своему тестю, генералу Филиппу Джорджу Куку, командовавшему у Макклеллана кавалерией.
Одна из его золовок была замужем за главным хирургом армии конфедератов, а другая – за одним из генералов федеральных войск.
26 октября 1862 года Макклеллан, вновь возглавивший армию «Потомак», предпринял очередное вторжение в Виргинию. Лонгстрит остановил его, и Линкольн заменил Макклеллана на генерала Амброза Бернсайда, которому было приказано атаковать Ричмонд. Это оказалось одним из самых неудачных решений, принятых президентом за все годы войны.
С фанатичной решимостью, граничившей с безумием, Бернсайд обрушился с фронта на армию генерала Ли, окопавшуюся на высотах под Фредериксбергом. И хотя противник значительно превосходил их числом – сто тринадцать тысяч штыков против семидесяти пяти тысяч, – ветераны-конфедераты одержали в этой кровавой мясорубке, равной которой не знала до того история войн, победу.
Шесть раз отважные пехотинцы армии северян ходили в атаку чистым полем против опустошительного огня артиллерии и батальонов противника. Голубые и серые мундиры, цвета федералов и конфедератов, – все смешалось в кучу. Сверкали штыки. Трепетали вымпелы на остроконечных пиках. И шесть раз атакующих отбрасывали назад, и перед каменными стенами, защищавшими оборонительные рубежи у Мэри-Хайтс, оставались тысячи трупов.
В самый разгар боя Ли проговорил со слезами на глазах:
– Может, это даже и хорошо, что война такое ужасное дело, а то, глядишь, и во вкус войти недолго.
Когда все кончилось и подсчитали потери, выяснилось, что северяне оставили на поле битвы тринадцать тысяч солдат и офицеров, южане – пять с половиной.
Фредериксберг, ужасы которого столь красочно описывали военные корреспонденты, произвел такое гнетущее впечатление и на Севере, и на Юге, что в высших кругах Ричмонда и Вашингтона начали поговаривать о необходимости скорейшего достижения согласия, иначе и в армии, и среди гражданского населения могут начаться бунты.
Незадолго до Рождества 1862 года Линкольн обронил в разговоре с ближайшими помощниками:
– Мы на грани национальной катастрофы.
А участникам пышного новогоднего бала, устроенного в особняке Джефферсона Дэвиса, будущее, напротив, виделось в радужных тонах.
Даже герцог Ольстерский вынужден был признать, что его пессимистические прогнозы касательно неизбежного развала Конфедерации оказались необоснованными. И оружия, и продовольствия, и одежды хватало. Боевой дух по сравнению с началом войны даже поднялся. Ричмонд по-прежнему оставался жизнерадостным, процветающим городом, ни в чем не испытывающим недостатка.
Правда, приходилось считаться с начавшейся инфляцией. Одно яйцо стоило доллар, фунт кофе – пять. Но в «Равене», как и на других плантациях, жизнь текла спокойно и безоблачно.
Мужчины ушли на фронт, и на плечи женщин легла вся ответственность за ведение хозяйства в условиях военного времени. Постановлением правительства, принятым сразу после объявления войны, хлопковые плантации превращались, по сути, в фермерские хозяйства. Здесь вовсю шили, ткали, красили – в общем, происходило возрождение старинных домашних ремесел. Женщины трудились в коптильнях и бесплатно раздавали пищу солдатам на марше. Равена, ее мать вместе с Джесси Фарнсворт и другими знатными дамами Ричмонда пять дней в неделю работали в госпиталях, оказывая помощь раненым. А помимо того, давали званые вечера и устраивали танцы для фронтовиков, находившихся в отпуске либо на излечении после ранения.
– Рад, что ты сделалась такой патриоткой, – похвалил жену Роджер, которому накануне Рождества дали отпуск. – Генерал Ли называет тебя, твою мать и миссис Фарнсворт самыми сознательными из женщин Ричмонда, работающих на войну.
– Я работаю не на войну, Роджер. Я работаю на мир. Я стараюсь сделать все от меня зависящее, лишь бы вернуть мир и покой в сердца людей, пострадавших на войне. А ведь большинство из них еще совсем мальчики.
– Это герои. И они заслуживают не жалости, а гордости.
Равена промолчала. Нет смысла объяснять Роджеру, что если уж и лежит в основе ее поведения патриотизм, то это патриотизм человечности. Любовь к ближним обоего пола.
Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, писал Джон Донн. Каждый человек есть часть Материка… Я един со всем Человечеством.
По какой-то ассоциации Равене вспомнилась Ирландия, и в горле ее встал комок.
– Что-нибудь не так? – спросил Роджер.
– Ничего. – Равена выдавила из себя улыбку. – Абсолютно ничего. Я рада, что ты дома, Роджер, и что ты жив и здоров.
– Это правда?
– Иначе бы я не говорила.
Он потянулся обнять ее.
– Все это время я надеялся, что отношения у нас наладятся.
– Может быть. – Равена подставила ему щеку для поцелуя. – Дай мне немного времени, Роджер. Не торопи.
– Как скажешь.
Через два дня, в сочельник, Равена впервые за последний год легла с ним в одну постель. Для этого у нее были и свои причины, так что оправданий себе она не искала. Рейнолдс ушел на фронт вскоре после начала войны, а он был последним мужчиной, с которым она занималась любовью. Давно это было. Слишком давно для женщины с таким сексуальным аппетитом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151