— Мой сын! Мальчик мой!
Роберт поддерживал Мами все это время. Спустя мгновение ее ресницы дрогнули.
— Я правильно поняла, что они обвиняют тебя и Амалию в убийстве Жюльена? — В глазах старой леди стояли слезы, они текли по щекам, заполняли провалы под глазами, мелкие морщинки на верхней губе.
— Нет-нет, они только высказали предположение, — попытался успокоить ее Роберт, ласково поглаживая по спине.
— Позор. Скандал, — бормотала Мами, и лицо ее исказилось от горя и негодования. Если она и слышала его утешения, то вряд ли понимала их смысл. Внезапно она выпрямилась, деревенея, и рука потянулась к сердцу. Тихий стон ужаса, боли и горя вырвался из ее сомкнутых уст, и Мами рухнула прямо на Роберта.
В «Роще» царил траур: часы остановлены, зеркала повернуты к стене. Черные одеяния, имевшиеся у каждого креола с детства (потому что они, как говорят, обряжаются в траур даже в случае смерти любимой кошки), извлечены из сундуков. Все окна занавесили черным крепом, который остался от похорон отца Жюльена. Материю достали с чердака, где она хранилась, проветрили на галереях и только потом пустили в дело. Обернутый вокруг перил черный креп раздувался при самом легком порыве ветра, сообщая всем, что в дом пришла смерть. Потом начались визиты соболезнования.
Амалия была настолько занята в спальне больной свекрови, что практически не выходила к тем, кто приезжал выразить соболезнование или оставить визитную карточку. Некоторые задерживались выпить кофе, бокал оранжада или чего-нибудь покрепче. Хлоя, сидевшая в затемненном холле, бормотала надлежащие слова, отводя вопросы слишком любопытных и сообщая последние известия о состоянии здоровья старой леди. Она же проследила за тем, чтобы в городе развесили сообщения в траурных рамках о предстоящих похоронах и позаботились, чтобы разослали приглашения на траурную церемонию. Кроме того, она написала короткие письма родственникам, которые жили слишком далеко, чтобы приехать.
А тем временем начали съезжаться тети, дяди, двоюродные братья и сестры, жившие в пределах двадцати-тридцати миль: они хотели присутствовать на панихиде. Поскольку всех нужно было устроить на ночлег, пришлось занять амбар с сеновалом, «гарсоньерки» и другие пригодные помещения. В каждую комнату в доме, кроме спальни Мами, принесли дополнительные матрацы и комплекты белья. Пришлось переоборудовать даже апартаменты Жюльена. Хижины на плантации были набиты до отказа бесчисленными слугами, которых привезли, чтобы обслуживать хозяев и следить за детьми.
Постоянно кто-то приезжал или уезжал, поэтому над дорожкой у фасада не успевала оседать пыль, а темно-зеленые дубы казались припорошенными золой. Люди старались не шуметь и говорили по возможности тихо, как и полагается в доме, где царит траур. Изредка тишину нарушали плач детей, крики слуг вдали от дома и громкие разговоры тех, кто забывался. Особенно раздражали шум лестниц, по которым беспрерывно сновали вверх и вниз, и тихое гудение голосов в холле, напоминавшее жужжание надоедливых мух.
Прислуга в доме валилась с ног, поэтому с плантации взяли несколько мужчин и женщин в помощь Марте, которой приходилось готовить огромное количество еды. Амалия, недовольная тем, что подолгу приходится ждать выполнения той или иной просьбы или указания, и огорченная тем, что старой больной женщине не дают покоя, начала с кощунственной радостью думать, что истинным подарком судьбы стали два обстоятельства: жара и долгое пребывание тела под водой, что и ускорило похороны. В воздухе ощущалась смерть — смесь запахов старого крепа, лаванды, табака, которым отпугивали моль, огромное количество роз, мартриток, жасмина со сладковатым запахом тлена, исходившим от кедрового гроба, стоявшего в проходе между столовой и нижней галереей. Носился в воздухе и скандал, о котором все чаще говорили по углам, прикрыв рот ладошкой.
Сидя в один из вечеров подле свекрови, Амалия с трудом узнавала в очертании слабенького тщедушного тела под простыней и противомоскитной сеткой влиятельную владелицу «Дивной рощи». Ее размышления прервало шуршание у двери. За порогом жались давние подруги Мами — сестры Одри, которые с опаской заглядывали в щелку едва приоткрытой двери. Подумав, что им хочется побыть рядом со своей старой приятельницей, Амалия пригласила их войти. Старухи оцепенели от неожиданности, словно их уличили в чем-то предосудительном, и немедленно удалились, высоко подняв головы. Амалии не оставалось ничего другого, как решить, что наблюдали дамы за ней, а не за Мами.
Надо отдать должное Роберту, присутствие и поддержка которого ощущались даже тогда, когда он не находился рядом. Выступая в роли хозяина, Роберт вел себя уверенно и спокойно, что укорачивало самые длинные языки и не давало возможности слухам публично выплеснуться, ославив дом, который давно стал для него родным. Он часто навещал Мами, но обычно в те часы, когда Амалия позволяла себе короткую передышку. Специально приглашенный врач постоянно информировал Роберта о состоянии здоровья тети.
Врач, плотный, седовласый человек, привыкший обращаться в несколько грубоватой манере, был убежден, что Мами перенесла удар: парализовало левую часть тела с частичной потерей речи. По его мнению, прогноз мог бы стать благоприятным, если больная проявит волю и желание выздороветь, а окружающие создадут ей комфортные условия для этого.
Амалия старалась не вспоминать о пагубной роли свекрови в своей судьбе и готова была ухаживать за ней сколько потребуется. Она не осуждала Мами за сделанное, ибо ею двигала слепая материнская любовь к единственному сыну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125