— Ведьмино варево! Да как вы смеете! Вы забываетесь, девочка моя! Вы всего-навсего его женщина, вы не жена ему!— Ради Бога, скажите, кто вы ему?— Я его друг.— Да, пока эта дружба вам приятна и цена не слишком высока.— Ты… ты, маленькая… о, я знала бы, как назвать тебя, не будь я столь благородной дамой. Так дальше продолжаться не может, иначе он умрет. Он умрет, и ты — слышишь, ты! — будешь виновата, если никому не позволишь помочь ему.Пилар неожиданно почувствовала страшную усталость, будто она несла огромную тяжесть.— Уходите, — произнесла девушка. — Заберите это и пейте сами, можете использовать как зубной эликсир или восстановитель для волос, делайте все, что вам заблагорассудится, только уходите отсюда.Она закрыла дверь за доньей Луизой. Через секунду с той стороны двери последовал набор не подобающих благородной даме высказываний, а затем удаляющийся стук каблучков. Пилар стояла и слушала, почти жалея, что не взяла напиток. Она могла бы приготовить другой, и это не имело бы значения. Постоянная бдительность изнуряла. Было бы неплохо знать, есть ли для нее основания.Она отошла от двери, привычно взглянула на постель. Рефухио лежал с открытыми глазами и смотрел на нее. Его лицо, пылающее от лихорадки и обросшее темной щетиной, было непроницаемо. На секунду ей показалось, что в его глазах промелькнула искра любопытства.Она бросилась к постели, взметнув юбкой, и опустилась на колени. Взяв влажную тряпочку, она обтерла его лицо и увлажнила губы. Его пристальный взгляд был устремлен на нее, но был безжизнен.Пилар взяла чашку с водой и, поднеся к его губам, наклонила так, чтобы немного воды попало ему в рот. Он сделал глоток, второй, глотая ровно, хоть и с затруднением, и она не могла определить, хотелось ли ему пить, или же он глотает воду чисто рефлекторно.Она выпрямилась, поставила чашку на место и повернулась к нему.— Что это? — спросила она тихо. — Что-то не так. Я знаю, вы ранены и слабы, но я не верю, чтобы такой сильный человек, как вы, не мог выздороветь. Не могу поверить, что вы хотите умереть. — Он не ответил, и было неясно, слышит ли он. Пилар продолжала: — Я не позволю вам умереть, вы не можете умереть. Что мы будем делать без вас? Кто спасет Висенте? Как Чарро попадет домой? Кто позаботится, чтобы он и Энрике, Балтазар и Исабель не попали в руки властей, когда мы прибудем в Гавану? Как я могу отомстить дону Эстебану или отобрать у него хоть часть из того, что принадлежит мне? А если я не получу этого, как я буду жить? Что станет со мной?Она ждала ответа, но его не последовало. Она прикрыла глаза. О, как она устала! Она двигалась, словно в тумане, нервы были натянуты, как струны, но спать она не могла. Пилар злилась на Рефухио за то, что он не хотел отвечать за то, что он их покинул.В нем было так много сил, так много энергии. Казалось невероятным, что он может отказаться от жизни, как бы тяжела ни была рана. Но только этим можно было объяснить его поведение.Она не сомневалась, что у него должна быть причина для этого, но была уверена, что тело не выдержит столь насильственного отказа от пищи и движения. Ее не заботило, что он собирался сделать с собой, — она знала, что он вынужден будет отказаться от этого.Она должна что-то сделать, словами или действиями заставить его осознать нависшую над ним опасность, заставить отказаться от намеченного пути. Столь многое зависело от этого, что она была готова сделать все, что угодно, лишь бы достичь цели.Она снова взялась за мокрую тряпочку, отжала ее и, откинув одеяло, начала протирать его тело. Она сотни раз делала это за прошедшие несколько дней, стремясь уменьшить жар. Пока ее руки двигались, она тихо говорила:— Возможно, вы лежите здесь не просто потому, что хотите уморить себя. Я иногда думаю, что вы знаете, кто стрелял, или вам кажется, что знаете. Может, вы увидели или услышали нечто, что дало вам понять, кто направлял руку убийцы, и теперь так страдаете, что у вас нет сил поправляться.В его глазах мелькнула тень интереса. Неужели ей удалось привлечь его внимание?Она медленно водила прохладным лоскутком по его шее и плечам, пристально глядя ему в лицо. Но на нем ничего нельзя было прочесть. Между ее бровями залегла сосредоточенная морщинка. Она перевернула тряпочку и провела по его ключицам. Двигаясь замедленно-плавно, она протерла его широкую мускулистую грудь, затем руки; держа запястья, обтерла его загрубевшие ладони и безукоризненной формы пальцы.Девушка смочила ткань в воде и продолжала свою работу.— Чего вы хотите? — вслух размышляла Пилар, стараясь не замочить повязку. Она провела лоскутком по его животу вниз. — Вы сами подставляете себя под удар, не так ли? Думаете, что удастся выяснить, кто пытался убить вас? Вам кажется, что ваша слабость подстегнет их и они решатся на еще одну попытку?Слишком сильно смоченная ткань оставила на его животе немного воды, намочила пояс его брюк. Заметив это, Пилар вытерла воду, но не могла просушить кожу там, где был пояс. Бросив тряпочку в миску с водой, она расстегнула его.Он вздохнул.Пилар замерла, поняв, что он в сознании. Она долго смотрела на расстегнутый пояс, на кожу, которая была светлее, чем на груди, на тонкую линию темных вьющихся волосков, исчезавшую под застежкой, и бешеный стук ее сердца, казалось, отсчитывал проходившие секунды.Собрав остатки храбрости, она подняла глаза и взглянула на него. В его темно-серых глазах таилось обвинение и тепло.Она вздохнула:— Я действительно думаю, что ваша слабость — игра, приманка для того, кто хочет вашей смерти.Его зрачки расширились, но он промолчал. Она облизнула дрожащие губы и прошептала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116