– Главное, в случае чего, теперь будет с кого спросить, – глубокомысленно заявил мужчина.
Элиана повернулась к Бернару.
– Вас с генералом Бонапартом, кажется, можно считать соотечественниками?
Он улыбнулся в ответ.
– Не думаю. Ведь мой отец коренной парижанин, и сам я всем сердцем француз. А Корсика… Она в моей крови. Да еще в мечтах. Тот, кто родился на острове, на четко очерченном кусочке земли, становится его вечным пленником. Эта земля станет притягивать его душу и волновать воображение, как бы далеко он ни уехал, где бы ни жил. Это – обо мне. А генералу Бонапарту, человеку огромных возможностей, было бы мало Корсики. Ему и Франции будет мало!
Очень скоро они дошли до мэрии и не более чем через четверть часа подписали брачный контракт – в те времена, да еще для военных, эта процедура была упрощена до предела. Бернар казался очень уверенным в себе, руки Элианы слегка дрожали от волнения.
Когда все закончилось, они вышли на крыльцо и на мгновение остановились, странно смущенные, не зная, что сказать друг другу. А потом молча взялись за руки и медленно направились вперед.
Бернар, как зачарованный, не отрываясь, смотрел на идущую легким шагом Элиану. Природное изящество истинной парижанки соединялось в ней с неуловимым налетом аристократизма: в этой женщине чувствовалось присутствие той глубокой породы, что таит в себе изысканность простоты и простоту совершенства. Непередаваемо гордая посадка головы, скромное достоинство, просвечивающее во взгляде, удивительная ясность всего облика, создаваемая ослепительным цветом лица и безупречными линиями тонкого профиля.
Охваченный любовью и страстью, все еще не верящий в свою судьбу, Бернар нежно сжал пальцы Элианы.
– Жаль, что мы не можем отправиться в ресторан или хотя бы в кафе и отпраздновать это событие.
Она посмотрела ему в глаза.
– Вам этого хочется?
Он покачал головой.
– Вовсе нет. А вам?
Элиана улыбнулась.
– Тоже. Я вспоминаю нашу первую свадьбу с жареной селедкой и красным вином, по-моему, все было чудесно!
Переполненный чувствами, он молча согласился с ней взглядом.
Они немного погуляли по бульварам, а потом вернулись домой. Элиана принялась готовить обед, а Бернар подозвал к себе Ролана и заговорил с ним – совсем не так, как прежде, очень приветливо, по-родному, и глаза мальчика сияли от восторга.
«Все понемногу сбывается, – подумала молодая женщина, – это ли не предвестие счастья?»
День промелькнул как в тумане, а вечером, уложив детей спать, Элиана наконец присела на стул. Она не спеша вынула из прически шпильки и принялась расчесывать густые белокурые волосы. Она поднимала рукой пышную массу длинных прядей и, слегка придерживая, пропускала их через зубья старого серебряного гребня. Ее пальцы мелькали с привычной сноровкой, а выражение лица оставалось задумчивым и немного печальным.
«Волосы, опять эти прекрасные волосы, похожие на струи водопада, сверкающие в лучах ослепительного солнца!» – подумал Бернар и привлек молодую женщину к себе.
Он протянул руку к пуговицам на ее платье и вдруг заметил на лице Элианы выражение замешательства, которое она не сумела скрыть.
– Тебя что-то тревожит, любимая?
Ее губы слегка дрогнули в улыбке, но взгляд оставался напряженным.
– Я боюсь.
– Чего? Меня? Моей любви?
– Даже не знаю. Себя… Всего на свете.
– Но тогда, в девяносто третьем, ты не боялась?
– Тогда весь мир был иным, и мы были другими.
Бернар покачал головой.
– Ах, Элиана! Это мне следовало бы бояться тебя. Я во многом остался прежним, а вот ты… Ты уже не та юная девушка, ты стала много проницательней, взрослей…
Он нежно обнял ее, а она взяла лежавшее на столе маленькое зеркало и заглянула в него.
В ее длинных волнистых волосах таинственно поблескивали золотые нити; красноватый свет каминного пламени придавал коже по-особому нежный оттенок лица, смягчал черты, отчего они казались почти детскими. И Элиана поразилась тому, каким правдоподобным выглядит этот обманчивый ореол невинности.
– Откуда ты знаешь, что я изменилась? – спросила она.
– Я это чувствую.
Элиана молчала. Бояться любви… Любовь! Что же это такое? С одной стороны, это то, ради чего только и стоит жить, а с другой – она может превратиться в божество, требующее все новых жертв, главной из которых, в конце концов, станет твое собственное истекающее кровью сердце.
Сердце, сердце любящей женщины! Если б каждый мог понять, как оно ранимо, как трудно бывает не сдаться и сохранить гордость и продолжать верить в доброту человеческих помыслов и чувств, даже когда надежды развеялись прахом, а позади покоится в руинах прекрасный замок мечты.
И словно вторя ее мыслям, Бернар произнес:
– Твой образ навек очаровал мою душу, Элиана! Знаешь, на войне случается всякое, и, бывало, лишь воспоминания о тебе помогали мне остаться человеком. Я не был уверен в том, что мы когда-нибудь встретимся, и все-таки представлял, каким бы ты хотела увидеть меня, каким смогла бы полюбить.
Она слушала, глядя в его темные глаза, и думала о том, что в облике Бернара всегда было что-то земное, какая-то загадочная сила страсти и жизни, тогда как Максимилиан с его холодноватым взором, изящной медлительностью и спокойствием вечно витал в облаках. Однако именно Максимилиан оказался расчетливым, а Бернар – мечтательным и романтичным.
И сейчас она заметила, что выражение лица Бернара изменилось. Казалось, рухнула какая-то стена; опасность, рядом с которой он жил так долго, отступила, и теперь он мог полностью отдаться своей страсти и любви. Весь его мир сосредоточился в этой комнате, все мысли были об Элиане, и его чувства принадлежали ей, только ей одной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155