— О, Ястреб!— Мэгги, мне так жаль— Да нет, все в порядке. Я понимаю.Он отклонился, чтобы взглянуть ей в лицо.— Ты понимаешь? — повторил он.— Думаю, что да. Но, милый, ты ничего не можешь сделать для племени. Ничего! Не можешь же ты изменить ход истории.— Да, но я могу попытаться.— Но что, что ты можешь? — тихие слезы струились по ее щекам. — Ведь ты один и не можешь спасти целую цивилизацию от распада.— Я должен что-то сделать. Может быть, просто предупредить народ о грядущей опасности.— И что это даст?— Не знаю, Мэгги. Знаю только, что мой долг — вернуться.— Но зачем? — плакала она.— Потому что меня гложет чувство вины, — тихо ответил он, — мне нельзя оставаться здесь, зная, что им грозит. Нельзя бездействовать. Они будут сражаться, и я должен быть в их рядах.— Но из этого ничего не выйдет! Прошу тебя, милый. Мы были так счастливы эти недели. Разве это ничего не значит? А я? Разве я ничего не значу для тебя?— Мэг-ги…В голосе слышались такая любовь и мука, что она пожалела о вырвавшихся словах, но было уже поздно.Темные глаза наполнились непостижимым для нее страданием. Мэгги всегда всей душой восставала против политики своих сограждан, проводимой в отношении коренных жителей — индейцев. Она всегда сочувствовала им, сострадала и даже отсылала деньги в Фонд помощи индейцам Америки и другие благотворительные организации, озабоченные тем, чтобы облегчить участь коренных жителей континента. Но ей никогда и в голову не приходило, как индейцы воспринимают свое положение, как страдают. Никто никогда не отнимал у нее родину, никто не принуждал жить не так, как она хочет. Ее не заставляли отказаться от своих предков и изучать язык врагов, не запрещали объясняться на родном языке.Иногда она пыталась утешиться мыслью, что это было обычным уделом индейцев. Ведь племена сражались друг с другом за земли, и сильнейшие подчиняли слабых, отнимая лучшие охотничьи территории. Но жители Лакоты никогда не нарушали договоров. Они никому не навязывали своих традиций и правил. Мэгги обратила взор на Ястреба и поняла: он любит ее по-прежнему, невзирая ни на что, и он простил ей все, сказанное сгоряча. Он ни за что не желал оставить ее. Но гордость и врожденная честь твердили ему, что он должен сделать что-нибудь, чтобы помочь своему народу, — даже если эта помощь сводится к тому, чтобы предупредить об опасности.Что тут можно было сказать или поделать? Ястреб должен уйти, а она… она должна отпустить его.Мэгги безмолвно протянула руки.Он также молча подхватил ее и понес по коридору в спальню.Не в силах передать свои чувства словами, они любили друг друга до полного изнеможения, и каждое прикосновение, каждая ласка была, как возрождение любви, которая переполняла тела и сердца.Последующие две недели были проникнуты и счастьем, и горечью одновременно. Порой Мэгги хотелось бежать к Ястребу и не отпускать его от себя ни на минуту, чтобы насладиться теми оставшимися мгновениями, что им еще суждено быть вместе, и вспоминать о них, когда его уже не будет рядом. А в иные минуты она вовсе не хотела видеть его: «лучше постараться научиться обходиться без него, — мрачно думала она, — пока не поздно, отвыкать от его вида, голоса…»В дни, когда Мэгги и минуты не могла провести без него, они проводили массу времени, не разлучаясь. Он вез ее верхом к Холмам, они купались в пруду за домом, снова ездили на пикник.Каждую ночь, когда они занимались любовью, она тайно молила бога о том, чтобы забеременеть. Пусть бы у нее осталась хоть какая-то частичка Ястреба, чтобы любить и лелеять его дитя, когда самого Ястреба уже не будет с ней. Она рисовала его во всех ракурсах, стараясь передать в этих работах все, что присуще этому, ставшему таким дорогим для нее человеку.Со страхом встречала Мэгги каждый восход солнца. Ведь каждое утро приближало ее к невосполнимой потере. Она пыталась быть стойкой, убедить себя в том, что это его долг — вернуться в то время, которому он принадлежит, в 1872 год. Но все было напрасно, и слезы душили ее.Черного Ястреба тоже обуревали противоречивые чувства. За то короткое время, что он провел с Мэгги, Ястреб глубоко полюбил ее. Мэгги воплощала все, о чем он мечтал, чего желал, сам того не сознавая. Настоящая Женщина-Призрак. Она оплела его волшебной сетью своей любви так, что он уже не имел ни сил, ни желания выбраться из нее. Ястреб любил ее всей душою, всем сердцем; он знал, что со временем смог бы приспособиться к этому миру, но не мог остаться. Дни шли, и он все больше и больше укреплялся в решении вернуться в свое время, хотя знал, что не в силах воспрепятствовать неумолимому ходу событий.И вскоре эта так давно ожидаемая ночь полнолуния наступила. Весь предшествующий день они старательно делали вид, будто ничего не происходит — день как день, но были глубоко несчастны и провели его в объятиях друг друга.И сейчас он должен был идти.Ястреб опустился на колени у кресла Мэгги, они крепко держались за руки.Она заглянула в глаза мужа. Он очень изменился за эти последние несколько дней, и она уже сейчас чувствовала, что он сбросил с себя все наносное: чуждые ему обычаи, традиции, привычки белых. Черный Ястреб снова стал самим собою, снова руководствовался лишь законами предков. Весь вид его говорил об этом красноречивее всяких слов. Сейчас она легко могла представить его на поле битвы, скачущим на лихом коне, в пылу борьбы, с колчаном, полным стрел, за плечами.Но когда она встречала его взгляд — перед нею был лишь человек, которого она любила с каждым днем все сильнее. И когда она замечала печаль в его глазах, сердце Мэгги разрывалось.— Я вернусь, Мэгги, — обещал он, — если будет хоть малейшая возможность, я вернусь к тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97