Теперь они остались совсем одни на просторах огромной прерии.
Но весенней порой местность в прерии изумительно красива. Холмы и долины оживляли первые цветы. Деревья одевались ярко-зеленой листвой. Во все стороны, насколько хватало глаз, простирался изумрудный океан зелени. Природа жила своей жизнью. На ветвях деревьев заливались птицы; то и дело мелькали молодые пятнистые олени, пугливо прятавшиеся в тени кустарников при их приближении; толстые медвежата игриво катались в траве возле ручьев.
Опасаясь за состояние Джесси, Крид выбрал медленный темп передвижения, стараясь чаще делать привалы, чтобы она могла отдыхать.
Каждый его день проходил в заботах. Он следил, чтобы она имела достаточно пищи и больше пила чистой воды. Ближе к вечеру он выбирал тенистые лужайки и настаивал, чтобы она вздремнула, по крайней мере, с часок, пока он не разобьет лагерь и не сделает всю работу, кроме приготовления еды.
Несмотря на длинные переходы, проведенные в седле и на примитивную обстановку их походных стоянок Джесси никогда раньше не чувствовала себя такой любимой.
Как-то через неделю после отъезда из индейского стойбища, сидя вечером у костра, она задумалась над тем, как ей повезло, что рядом такой мужчина, который заботится о ней. И в этот момент ее ребенок впервые шевельнулся. От неожиданности и изумления дна на мгновение задохнулась. Крид немедленно оказался рядом с ней.
— Что с тобой? — спросил он встревоженно.
— Ребенок, — прошептала Джесси. — Он шевелится. — Она взяла руку Крида и прижала к животу. — Чувствуешь?
Крид покачал головой:
— Нет.
— Подожди.
Спустя некоторое время она почувствовала это снова, — слабенькое дрожание, словно трепет ангельских крылышек.
— Ну, а на этот раз почувствовал? — спросила Джесси.
Крид кивнул, глядя на нее изумленными глазами. Он, конечно же, знал и раньше, что Джесси беременна, но до сих пор ребенок не был для него осязаемой реальностью. И вот только теперь он впервые осознал, что у нее под сердцем бьется новая жизнь, ребенок, которому понадобится нечто гораздо большее, чем просто еда и крыша над головой. До этого момента он не чувствовал всей тяжести ответственности. Да и сам он еще никогда не казался себе таким неподготовленным, таким неумелым.
Но вот он ощутил нежное дрожание снова. И тут его охватило неведомое ранее чувство восторга. «Мое Дитя! — подумал он благоговейно. — Живое свидетельство нашей с Джесси любви».
В этот момент он любил ее, как никогда. И неважно, что он делал раньше, никогда он не сможет в по ной мере отблагодарить ее за то, что она подарила ему эту малую частицу бессмертия. Растроганный до глубины души, он привлек ее к себе, обнимая хрупкие плечи.
— Я люблю тебя, — прошептал он. — Ты это знаешь, ведь правда?
— Знаю.
— Я постараюсь быть тебе хорошим мужем, Джесси, и хорошим отцом нашему малышу.
— Ты и сейчас уже хороший муж, — ответила она. — И станешь замечательным отцом.
— Надеюсь.
— Не надо волноваться, Крид. Мы же вместе, помнишь?
— Помню, конечно, но…— Он сокрушенно покачал головой. Он охотился за беглыми преступниками и выслеживал перебежчиков без единого признака малодушия. Но то, что ему предстояло стать отцом пугало, и страх пронзал его до самых мокасин.
— Я тоже еще не была матерью, ты знаешь, — спокойно напомнила ему она, — а то, чего мы не знаем, узнаем вместе. — И она мягко рассмеялась. — Я вспомнила, как в городе одна дама рассуждала. что всемилостивый Боже дает первым детям твердые головки и много терпения, ибо их родители сами еще зеленые новички.
— Будем надеяться, что она права, — пробормотал Крид себе под нос, — потому что я такой же зеленый как и они, когда рождаются.
Путь до Сан-Франциско оказался неблизким. И хотя Крид свел ежедневные перегоны до минимума, Джесси путешествие оказалось чересчур утомительным. К концу дня ноги сильно уставали, спина болела и ей безумно хотелось только спать и спать. Крид выполнял всю работу и утром, и вечером. Перед сном он растирал ей спину и плечи, делал массаж ног. Обнимал ее, уверяя, что все будет в порядке, когда она беспричинно плакала. Время от времени они занимались любовью. В эти мгновения он бывал с нею особенно нежным и заботливым. Его поцелуи были по-прежнему пылкими и страстными, но в остальном он обращался с нею так осторожно, будто она могла рассыпаться в его
Джесси поняла, что его пугала ее беременность, что он боялся причинить боль ей или вред ребенку. Она старалась убедить его в том, что для них вполне нормально заниматься любовью, по крайней мере еще около месяца, хотя в глубине души и сама побаивалась. Она почти ничего не знала о беременности, родах и младенцах. И даже не держала ни одного на pyках.
Единственное, что ей запомнилось, так это случайный разговор матери со своей раскрашенной приятельницей о родах, подробно и с живописными деталями описывающей ту боль, которая бывает при этом. Другие женщины тоже нередко рассуждали на эти темы, а потом сразу же переходили к воспоминаниям о том, как и какая из их подружек или знакомых умерла при речах или провела в родовых муках несколько дней только для того, чтобы либо разрешиться мертвым ребенком, либо умереть самой.
Джесси старалась не думать об этих вещах. Она была молода и здорова. Она никогда не была до Крида с мужчиной. Она не употребляла крепких спиртных напитков и не курила. У нее всегда было достаточно пищи, и она могла много отдыхать. Естественно, ей нечего было бояться. Кроме боли. Молодые и старые, здоровые и немощные — все женщины сходились в одном: нет ничего хуже, чем боль при родах.
— Боже, пожалуйста, помоги нам добраться до Сан-Франциско живыми и невредимыми, — шептала Джесси, когда они устраивались на ночлег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95