Одри вдруг стало стыдно. Непроизвольно подражая сестре, она решительно подняла голову и выставила вперед подбородок. И тут же горько призналась себе, что, как бы она ни старалась походить на сестру, отваги Джиллиан ей просто не дано.
Наградой Одри стала еще одна мягкая улыбка Джиллиан, и на какой-то миг девушка почувствовала облегчение.
Джон Барретт громко и сердито протопал по коридору до своей каюты и раздраженно пнул ногой дверь. Дверь с треском распахнулась, и суперкарго встал на пороге, шумно дыша и пытаясь утихомирить кипевшую в нем ярость.
Он с отвращением оглядел тесную каюту. Такой закуток для человека его положения! Стол, стул, умывальник, маленькая пузатая печурка, узкая койка, над которой висела масляная лампа. Света, как он сразу же увидел, не хватит даже для этого крохотного помещения. Он вспомнил капитанскую каюту, по сравнению с этой просто необъятную, и его лицо перекосилось от злобы.
Мгновение спустя, заметив, что, как он и распорядился, багаж его принесен и аккуратно поставлен около стены, Барретт чопорно кивнул головой: хорошо хоть так!
Губы Барретта тронула жестокая улыбка. С другой-то стороны, охранники, что плывут сейчас с ним, почти все работали на ту же компанию, что и он. Большинство из них служили под его началом и раньше. Так что они отлично знали, чего ждать в том случае, если его распоряжения не будут выполнены точно и в срок.
Улыбка Барретта поблекла, когда он вновь взглянул на узкую койку, где ему предстояло спать все восемь недель плавания. Перед глазами снова встали ангельские черты белокурой шлюшки, и начавшее было возвращаться спокойствие вмиг испарилось.
Значит, он ей отвратителен? Сукина тварь!
Шагнув в каюту, Барретт, не оборачиваясь, ногой захлопнул дверь. Потом рывком поднял с пола и взгромоздил на стол кожаный саквояж, открыл его, вытащил замызганную папку и принялся перебирать лежавшие в ней бумаги. В спешке он то и дело сбивался и крыл последними словами все на свете. Наконец нужный документ был обнаружен, и Барретт поднес его ближе к свету.
Стерва сказала, что ее зовут Джиллиан Харкорт Хейг.
Барретт по-звериному оскалился, открыв крупные пожелтевшие зубы. Он не забудет, каким тоном она произнесла свое имя — будто особа королевских кровей, а он всего лишь грязь у нее под ногами!
Наконец Барретт нашел ее фамилию, внимательно прочитал исписанные листы и в крайнем раздражении швырнул документы на стол. Информации об этой стерве было ничтожно мало. В документе указаны дата взятия под стражу, число и месяц вынесения приговора, цель высылки, а также подтверждение того, что срок контракта составляет четыре полных года в уплату за долги ее отца.
Раздражение Барретта еще больше усилилось. Как же он проглядел ее, когда они забирали ссыльных?
Нет… как он проглядел их!
Он едва не забыл, что их две. Две красотки, которых он позорно прозевал, признался себе Барретт. Хотя нет, и это не так. Есть только одна. Вторая сестра была бледной копией первой, дешевой подделкой, самой натуральной преснятиной. Он чувствовал, что в постели вторая сестра окажется настоящим бревном и нагонит такую тоску, что хоть святых выноси. А вот первая — это да…
Барретт неожиданно громко рассмеялся. У него разыгралось воображение, и он представил себе, как эта гордячка стоит перед ним на коленях, умоляя пустить ее к нему в постель. Потом валяется у него в ногах, выпрашивая милость и, наконец, пляшет под его веселое насвистывание.
Он чуть прикрыл тяжелые веки, испытывая прилив чувственности от одной только мысли о белокурой девке, и снова рассмеялся. Ему вдруг стало жарко. От висков вниз до щекам поползли тонкие струйки пота, а мужская плоть взбухла и уперлась в ткань штанов.
Всего лишь подумал о ней и уже распалился! Вот это да! Сдерживая себя, Барретт положил руку на выпирающую плоть и, прикрыв глаза от удовольствия, начал неторопливо мять ее. Так, значит, он отвратителен? Может, это и так, но еще ни разу он не разочаровал ни одну женщину своим неутомимым трудягой, что находится у него между ног. Ему неоднократно говорили, причем говорили те, кто достаточно повидал на своем веку, что мало у кого есть такое сокровище. И еще ему говорили, что, хоть ростом он и не вышел, зато в самом важном месте природа расщедрилась и одарила его на десятерых.
И, черт побери, это было правдой! Барретт слишком хорошо помнил безумные вопли своих служанок, которых он разве что пополам не разрывал своим алчущим сластолюбцем. Но он никогда не жалел девок, поскольку прекрасно знал, что, несмотря на все крики о пощаде, эти малодушные трусихи получали такое наслаждение, какого им не давал ни один из тех, с кем они спали. Их рыдания и проклятия, даже ужас от крови, которую он иногда им пускал не в силах сдержать свою похоть, — все это, как он считал, было выражением крайнего удовлетворения.
Внезапно Барретт откинул в стороны полы плаща, спустил до колен штаны и в очередной раз грубо засмеялся, увидев, с какой силой его напрягшаяся мужская гордость вырвалась на свободу. В уголках его губ запузырилась слюна, когда он более настойчиво занялся своей разгоряченной плотью, смакуя картины, проплывающие перед его мысленным взором.
Конечно, вне всякого сомнения, первой станет эта спесивая подстилка! Он будет учить ее покорности, учить так, как умеет только он. А потом, когда она закончит ублажать его… так, как захочет он, до полного его удовлетворения, когда она почтит его гордую мужественность столько раз и столькими способами, сколько он пожелает, вот тогда он ей покажет, чего можно ждать от него в ответ. Только тогда, когда она будет по-настоящему готова, когда выплачет все слезы, умоляя довести ее, наконец, до пика наслаждения, вот тогда он и покажет ей, что мужчина — настоящий мужчина!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133