И тут Елизавета сообразила, что они все думают, будто Таракан сам учинил пожар в бане – да и сгорел. Ее никто ни в чем не подозревает! Никто не обратил внимания на ее чистые волосы, освеженное платье! Хитрость удалась! И надежда зародилась в ее груди: если удалось обмануть похитителей один раз, то удастся и другой, а может, придет время, когда повезет и от присмотра уйти!..
Бревноголовый, обшарив избу налитыми кровью глазами, остановил взор на Елизавете и сказал, с трудом отпыхиваясь:
– Ну, коли так, царство ему небесное, дураку. А ты чего сидишь? Собирайся, поехали!
И они вновь отправились в путь. Теперь лошадьми правил хозяин постоялого двора, не посмевший противиться приказу Бревноголового, из чего Елизавета заключила, что эти люди чем-то между собой повязаны, и даже более того: хозяин подчинен Бревноголовому. То есть ее похищение явно не было случайным. Но кому она так уж понадобилась, чтобы тащить ее через всю губернию, не жалея лошадей? Этот вопрос измучил ее так же, как исчезновение Алексея... но если о последнем она могла хоть до одури размышлять – и все без толку, то ответ на первый надлежало получить совсем скоро.
Правильно говорила хозяйка: пути осталось недолго. Но был он труден! Дорога шла через густое чернолесье, и был тот лес неотвязчив ни днем, ни ночью. Нерасчищенную, мало приспособленную для каретных колес дорогу окружали раскидистые деревья, которые так и норовили хлестнуть и людей, и повозку. То и дело карета наезжала на пни, а с трудом сползши с них, наворачивалась на трухлявую колоду. Ветровалы сменялись буреломами, но мучительная езда продолжалась.
Судя по всему, Бревноголовый боялся куда-то опоздать, поэтому не остановились и на ночь, хотя теперь карета вообще еле тащилась. Кончилось тем, что Елизавете опять связали руки и ноги, Бревноголовый взял вожжи, а хозяин постоялого двора, держа факел из смолистых сосновых веток, пошел вперед, освещая дорогу. И вот, едва рассвело, Елизавета услышала радостный голос Бревноголового:
– Ну, добрались, слава те, господи!
* * *
Почему-то упоминание имени господа этим безжалостным разбойником до того разозлило Елизавету, что у нее слезы брызнули из глаз. Она была разбита тряскою, болью в связанном теле, а тут и вовсе обессилела, так что ее конвоиры принуждены были чуть ли не на руках ее нести.
Куда?..
Сердце заколотилось где-то в горле, когда увидела высоченный забор из заостренных кверху бревен, плотно приставленных одно к другому: некоторые были черные, прогнившие, некоторые новые, белые, еще не источенные дождями, так что ограда эта напоминала ощеренную пасть какого-то великана с огромными зубами. В них было что-то настолько страшное, что Елизавете почудилось, будто она и впрямь попала в те места на чертовых куличках, где и небо заколочено досками.
Две будки для часовых высились по обеим сторонам скрипучих, громадных, тяжелых ворот, и трудно было представить, что их створки вообще могут отворяться. Но все же они открылись – тяжело, медленно, и Елизавета, поддерживаемая своим похитителем, сделала первые шаги в месте своего заточения.
А это, без сомнения, была тюрьма... И красивое двухэтажное здание с затейливой резьбой, высокими башенками, нарядными крылечками и балкончиками было тюрьмой, потому что почти все стрельчатые окна были зарешечены (Елизавета мельком заметила женское лицо, с любопытством прилипшее к стеклу). И приземистые строения без окон, с заложенными дверьми, были тюрьмой. Да и наполовину остриженные головы шатающихся по двору людей выдавали в них каторжных, а вид был такой, что хоть бейся об заклад, на ком больше заплат. Удивляло только, почему они вольно слоняются по этому просторному двору, – впрочем, кое-где стояли вооруженные солдаты, так что свобода была, конечно, мнимая.
Елизавета с ужасом озиралась по сторонам, пока Бревноголовый вел ее к высокому крыльцу красивого дома, где стоял плотный человек с лицом очень странным: лоб, нос, щеки у него были приплюснуты, словно вбиты ударом кулака, а подбородок и толстые губы выпячивались вперед. На большой голове сидел нечесаный рыжий парик, а на плечи был накинут засаленный шлафрок.
– Эта? – коротко спросил он, буравя Елизавету маленькими карими глазками, и ее похититель хрипло, взволнованно ответил:
– Эта, эта, господин.
– Хо-ро-шо... – раздельно проговорил человек в парике, небрежно махнул рукой – и Бревноголовый, кланяясь, попятился от Елизаветы.
Она испуганно обернулась, едва подавив желание схватить его за руку: хотя бы того, к кому привыкла – пусть ненавидя, но все-таки привыкла! – удержать рядом в этом страшном месте, но стоявший на крыльце сделал знак, после чего два солдата подхватили ее под руки и куда-то поволокли так быстро, что она и вскрикнуть не успела.
Каторжники лениво оборачивались, лениво глядели на нее, лениво распяливали рты в ухмылках. Один солдат, выпустив руку Елизаветы, торопливо снял засов с ближнего домишка. Отворилась дверь, и, словно из погреба, в котором несколько лет застаивалась вода, на Елизавету хлынула струя промозглого, спертого, гнилого воздуха, едва годного для дыхания. Словно бездонная пропасть раскрыла погибельный зев свой!
Сильный удар в спину бросил Елизавету вперед – и она лишилась сознания еще прежде, чем упала в эту осклизлую тьму.
* * *
В официальных бумагах место сие называлось красиво и пышно: Лесной дворец. Некогда принадлежало оно богатому вельможе, затем впавшему в монаршую немилость и полностью разоренному властями. Хозяин и его семья сгинули где-то в Тобольской губернии, а все его имущество, в том числе Лесной дворец и подворье, отошло в казну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110