Путь оканчивался тупиком, это было ему известно доподлинно, однако Кравчук не замедлял шага, словно непременно желал со всею быстротою уткнуться в стену. Данила изо всех сил старался не отставать, смотрел во все глаза, но все же упустил тот миг, когда свет факела взметнулся, словно огненный хвост жар-птицы, и исчез, оставив Данилу в кромешной тьме. Он замер от внезапного ужаса, но тут же вновь появился свет, из тьмы выступило лицо Кравчука, и раздраженный голос рявкнул:
– Чего стал? Пошли!
– Куда? – пролепетал Данила, впервые обрадовавшийся лицезрению начальника тюрьмы, а тот усмехнулся:
– Не видишь разве?
Он подсунул факел вплотную к стене, и Данила увидел... и сразу догадался, почему ни Елизавета, ни он сам не могли отыскать потайной выход: он был скрыт двойною стенкою, проникнуть за которую можно было, только доподлинно зная, где она, ибо щель была тщательно замаскирована широким, в два обхвата, столбом опоры.
Данила мысленно выругался. Этот столб казался вплотную втиснутым в земляную стену. Дурак, почему он не удосужился его ощупать! Насколько все теперь было бы проще!
Но времени на самобичевание уже не оставалось: Кравчук проявлял нетерпение, и Данила со всех ног рванулся вперед. Не более чем через сто шагов свет факела осветил тяжелую дверь, потянув которую Кравчук проворно взбежал по ступеням, и лица Данилы коснулось влажное дыхание ночи.
Темно было – хоть глаз выколи, ибо осторожный Кравчук оставил факел в светце за дверью. В такой-то темнотище Даниле нипочем не отыскать места встречи!
– Где мы? – выдохнул он чуть слышно, и Кравчук тоже невольно понизил голос, отвечая:
– В полуверсте от Жальника, в рощице, что на пути к деревне, помнишь такую?
– Помню, – оживился Данила. – А там где?
– Ежели когда хаживал обходной тропкою, небось видел три выворотня, один на другой нагроможденные? Вот здесь мы и есть.
– Здесь?! – едва не всплеснул руками Данила, так что Тарас Семеныч проворчал:
– Мы-то тут, а вот приятель твой где же?
Данила только головой покачал изумленно. Ну, не зря говорят, что цыган с чертом водится! На спор шел, лишь бы доказать Даниле, что неспроста эти выворотни здесь лежат: не божьим положены промыслом, а человеческим, и не померещилось ему, когда видел третьеводни высокого человека в черном, который в рощу вошел, а выйти из нее не вышел, словно сквозь землю провалился, и путь его лежал как раз мимо этих выворотней. Ну, цыган!.. Слава господу, Данила не поперечился, когда тот заявил, что будет дожидаться их с Кравчуком именно здесь. Наверное, он уже ждет...
Данила напряженно вглядывался в темноту. Рядом нетерпеливо сопел Кравчук. Узник уже отчаялся различить хоть что-то и вознамерился шумнуть, как вдруг неподалеку вспыхнул и тотчас погас слабый красноватый огонек... и еще раз, и еще! Это был их с цыганом условный знак, который тот подавал своею трубочкой-носогрейкою, с коей не расставался ни днем, ни ночью. Данила трижды негромко свистнул на разные голоса, и мгновенное воспоминание резануло по сердцу: Вольной, напялив черный кудлатый парик Соловья-разбойника, учит восхищенного Данилу своему разбойничьему посвисту... В это время послышались торопливые легкие шаги, которые были бы вовсе бесшумны, разгуляйся по лесу хоть самый малый ветерок, но сейчас вся природа, чудилось, затаила дыхание, а потому каждое движение казалось особенно громким.
Кравчук проворно сбежал на несколько ступеней, тут же воротился с факелом и сунул его прямо к лицу незнакомца. Мелькнули словно бы навеки прищуренный глаз, нос, что ястребиный клюв, курчавая, с сильной проседью, бородка, серьга в ухе – и вновь скрылись во тьме: Кравчук опустил факел, словно испугавшись того, что увидел.
Воцарилось молчание. Начальник тюрьмы, очевидно, ждал почтительного приветствия, ну а цыган – вопроса, и оба не желали уступать друг другу. Однако цыган все же перемолчал Кравчука!
– Ну, – наконец-то изволил спросить начальник тюрьмы грозно, неприязненно и недоверчиво, – что ты можешь, что делаешь?
– Чурую воды, землю и людей, – высокомерно промолвил цыган. – Все делаю, что пожелаешь! Хошь, такой морок сейчас наведу, что увидишь, как два медведя съели друг друга?
– Больно смел ты да нагл, – проворчал Кравчук. – Аль не обломали еще?
– Что ж, барин, случалось, обламывали, – с достоинством отвечал цыган. – Случалось и за барымту быть закованным в железы, однако бог милостив, отводил от меня кары суровые.
– Знаешь ли, что мне от тебя надобно? – перешел к сути Кравчук. – Данила сказывал?
– Он-то?! – В голосе цыгана прозвучало такое пренебрежение, что Данила, даже и знавший о разыгрываемой комедии, невольно обиделся. – Больно мелкая сошка, чтоб нам с вами свои дела с ним обсуждать!
Этими словами цыган как бы ставил себя на равных с Кравчуком, но тому настолько понравилось унижение Данилы, в зависимость от коего он невольно попал, что начальник тюрьмы не стал цепляться к обмолвке.
– А ну, – потребовал, – скажи какую-нибудь свою прибаутку. Хочу поглядеть, каков ты есть дока!
– Не боишься ли? – усмехнулся цыган.
– Чего? – не понял Кравчук.
– Ну, чего... темноты, – загадочно отвечал колдун, однако Кравчук только пренебрежительно фыркнул, и цыган счел это знаком начинать.
– Двенадцать сатанаилов, двенадцать дьявоилов... – мерно, тихо проговорил он, и по спине Данилы словно бы прошлась чья-то ледяная, костлявая рука. Рядом клацнул зубами Кравчук. – Двенадцать сатанаилов, двенадцать дьявоилов, двенадцать леших, двенадцать полканов – все пешие, все конные, все черные, все белые, все высокие, все низкие, все страшные, все робкие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110