Слезы на Машиных глазах мгновенно высохли от злости. Да он еще издевается?!
Нет.., что такое?
Бахтияр отбросил ружье, девочку тоже выпустил из рук; с неимоверным облегчением увидела Маша, что бедняжка упала у самого берега и, визжа, проворно выбралась на твердую землю. Она отряхнулась по-собачьи — брызги полетели во все стороны, — однако не бросилась бежать, а с любопытством уставилась на Бахтияра, который то размахивал руками, то пускался в пляс, то принимался рвать на голове волосы.
«С ума сошел?!» — недоверчиво подумала Маша, но тут же поняла, что не просто так безумные коленца выкидывает черкес — он отгоняет пчел!
Сперва не более десятка метались вокруг него, уворачиваясь от его неистовых движений и впиваясь в его тело — Бахтияр исторгал резкие, короткие крики при каждом укусе, — но вот воздух на поляне как бы сгустился и почернел, весь наполнившись грозным гулом.
Шевелящаяся завеса повисла над берегом — и из нее вдруг с воплем вырвался Бахтияр и плюхнулся всем телом в чарусу!
Он сразу скрылся с головой, потом вынырнул, со всхлипом втянул воздух, забился — но, верно, ухитрился взобраться на кочку, подобную той, где стояла Маша, и кое-как утвердился на ней, тяжело дыша и вылупленными, незрячими от ужаса глазами уставясь на берег, где жужжащая завеса медленно подобралась, и, свернувшись в черное, толстое, мохнатое кольцо, рой повис над берегом, видимо, потеряв свою жертву.
Маша с радостью обнаружила, что пчелы не тронули девочку: она как скорчилась под березкою, так и сидит. И вдруг ей послышалось, что в густое гуденье пчелиного роя вплелся другой звук. Маша прислушалась.., легкий перезвон! Знакомый, мелодичный звон, который она уже слышала вчера, когда впервые увидела Сивергу. А вот и она сама!
* * *
Высокая, статная фигура в мягком колыханье просторных красных одежд появилась из зарослей и стала на поляне.
Рой развернулся широкой лентой, обвился вокруг ее ног, а потом взмыл над головой Сиверги и так завис, подобно мрачному, черному нимбу.
— Кочки в Бездонном озере к дождю трогаются с места, а на небе солнце! — удивленно проронила Сиверга, приближаясь к чарусе. — Ах, вон это какие кочки! — Она усмехнулась, глядя на две неподвижные человеческие головы, торчащие над зеленой ряской, — и все ее подвески тихонько отозвались, словно тоже засмеялись.
Девочка, мокрой кучкой съежившаяся в траве, вскочила, опрометью кинулась к Сиверге, обхватила ее колени, зарылась лицом, укутавшись в просторные красные одежды. Рука Сиверги легла на ее мокрую черную головку, и Маша не сразу поняла, что обращается Сиверга вовсе не к девочке.
— Замерзла, бедная? — спросила она, участливо коснувшись взором широко раскрытых Машиных глаз, и той почудилось, будто животворное тепло прошло по ее телу, оживило, согрело затекшие руки. — Вот, держись!
Сиверга легко нажала на ствол молодой березки, и деревце склонилось к чарусе. Бахтияр прохрипел что-то, но Сиверга только зыркнула на него:
— Ты молчи, росомаха!
Пчелиный рой снова угрожающе потянулся к Бахтияровой голове, и черкес затопился вовсе по уши — только глаза сверкали над водой, будто черные уголья.
Маша взглянула вверх: зеленая крона березы склонилась над ее лицом. Здесь, в северных краях, березки были иные, чем в России: не плакучие, а кудрявые, с высоко воздетыми ветвями, и теперь эти белые ветви, будто крепкие руки, вцепились в окоченевшее, безвольное тело. Маше чудилось, ее и пальцы-то не слушаются, однако неведомым образом она была выдернута из чарусы, вознесена в пронизанную солнцем высоту и бережно опущена на полянку, где ее поддержала Сиверга и помогла устоять на ногах.
Голова Машина кружилась.., перед взором плыло, качалось зеленое полукружье земли, укрытой пышным мехом тайги, убогие очертания городка, шелковые извивы реки, бегущей далеко на север, — все это Маша вмиг увидела с высоты, и сердце зашлось от счастья вернувшейся жизни!
Береза, ласково шумя листвою, распрямилась.
Маша, еще не веря, что спасена, качалась, как былина; Сиверга не отводила своей руки, и от ее прикосновения заледеневшая кровь быстрее струилась в окоченелых жилах. Наконец Маша смогла повернуть голову и взглянуть на чарусу. Только нос Бахтияров торчал средь черной, почти затянутой ряской промоины, и рой, со вжиканьем проносясь над ним, заставлял черкеса все глубже, глубже опускаться в студеные бездны.
— Оставить его там, хочешь? — заговорщически спросила Сиверга, улыбаясь так широко, что ее длинные узкие глаза совсем прижмурились.
Маша растерянно заморгала, и Сиверга покачала головой:
— Нет. Ему еще не время умирать. Пусть пока поживет.., помучается!
Она махнула рукой — грозное черное облако вытянулось, подобно летучему черному змию, и со свистом убралось в заросли.
Нос Бахтияра на вершок высунулся из воды.
— Выберется! — отмахнулась Сиверга от невысказанного Машиного вопроса. — Не до него сейчас. Пошли. — Она потянула Машу за собой; та послушно повлеклась следом, как вдруг остановилась, оглянулась:
— Постой! А девочка-то где?
Сиверга опустила глаза. Маша последила за ее взглядом: от земли и до пояса платье Сиверги — сплошь темное мокрое пятно, в точности повторяющее очертания худенького детского тела. Здесь к ней прижалась девочка.., но куда же она делась потом?
«Верно, в тайгу ушла, — подумала Маша. — Куда бы ей еще деваться?»
— Куда-а.., в тайгу-у-у… — отозвалось дальнее эхо — мыслям ее отозвалось.
Глава 4
Молитва о любви
Не прошли и полусотни шагов, как у Маши кончились все силы. У нее зуб на зуб не попадал, ноги подгибались тащить на себе мокрое, тяжелое, насквозь оледенелое платье, и Сиверга, бормоча что-то под нос, не то утешая, не то бранясь, не то колдуя, уже почти волокла ее, когда наконец меж деревьев открылась малая проталина, залитая жарким солнцем, а на ней — чум из оленьих шкур, наброшенных на шесты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115