— То есть, я хотел сказать, Семен Уваров, — пробормотал он так тихо и неразборчиво, что Федору показалось, будто он ослышался.
— А постригся-то зачем? — сочувственно спросил князь Федор, и по его знаку прислуживающий за столом Савка налил отцу Вавиле из кувшинчика и шмякнул на тарелку тугой шмат квашеной капустки. — Неужто по доброй воле?
— Где там — по доброй воле! — неразборчиво из-за переполнявшей рот слюны выговорил праведный отче. — Батюшка силком отдал. Сельцо-то у нас маленькое, душ раз-два и обчелся, а я меньшой, мне и помету куриного не досталось бы по закону о единонаследии.
Он пригорюнился, и князь Федор с дружеской улыбкой воздел свою чарку:
— За ваше здоровье, отец Вавила! Не вспоминайте о печальном!
— Gaudeamus igitur, — отозвался молодой поп, — juvenes dum sumus! Хотя.., и веселиться вроде бы не с чего, и юность прежняя умчалась. Ну что ж, на все воля божья. Ergo bibamus! .
И он до дна осушил свою кружку с такой лихостью, что князь и его верный слуга, немало видевшие мастеров питейного дела в Англии, Голландии, Баварии и Франции, переглянулись почти с суеверным ужасом: никто из них этому рыжему и в подметки не годился!
— Ежели он так запрягает, то что же будет, когда погонять начнет?! — встревоженно шепнул Савка, всегда жалеющий барский припас пуще собственного.
А князя Федора удивило другое.
— Никак преизрядно усердным были вы студиозу-, сом? — восхитился он. — В какой же alma mater обучаться изволили?
— В какой же еще, как не в Славяно-греко-латинской! — с тоскою, как о чем-то прекрасном, но безвозвратно утраченном, простонал отец Вавила.
— В Киевской? — предположил князь.
— Зачем?! — обиделся рыжий. — В Московской!
Эх-эх, золотые денечки невозвратные, где вы?! Nie permanet sub sole! Выпьем за сказанное!
И вполне, видимо, уже освоившийся отец Вавила тяпнул по второй с таким пылом и сноровкою, что хозяин успел лишь пригубить.
— Ученье, стало быть, было интересным и пользительным? — с невинным видом подначил князь Федор, и рыжий насмешливо оттопырил толстую нижнюю губу:
— Ученье? А то ж! Оно, как известно, свет, в отличие от своей противоположности. Вот ученье кончилось — и свет погас. In tenebris пребываем с утра до ночи и с ночи до утра. Да воскреснет бог, да расточатся врази его! Выпьем, стало быть, за сказанное.
На сей раз князь Федор оказался сноровистее и успел сделать целых два глотка, прежде чем бородатый живоглот опорожнил третью чару варенухи. Однако ему было сие — как с гуся вода.
— Благолепие! — восклицал он. — Москва белокаменная, первопрестольная, златоглавая! Товарищи веселые кругом, библиотеки полны изреченной древней премудрости. Господа преподаватели… Vivat Academia, vivat professores! Знаешь, кто у нас лекции читал, кто писал для нас учебники? — Он значительно воздел палец. — Лихуды! Сами Лихуды! — И опрокинул новую кружку.
— Может быть, лахудры? — осторожно предположил Савка, решив, что у гостя язык начал заплетаться.
Князь Федор так расхохотался, что едва нашел силу махнуть рукой, давая знать, что все в порядке: он слышал о знаменитых братьях-греках Лихудах Иоанникии и Софронии. Теперь старший уже помер, а младший все еще учит книжной премудрости студиозусов.., да впрок ли им премудрость сия?
— Ты погоди, ты поешь! — Князь Федор собственноручно наполнил тарелку гостя, отодвинув его чарку.
Тот понял, что больше не нальют, и всецело предался еде. Закуска была отменная, и когда отец Вавила, насытившись, поднял на хозяина признательный взор, он уже не был подернут хмельной тупостью.
— Ну и скажи, отче святый, чего ж ты бесчинствуешь? — по-доброму пожурил князь Федор. — Жил бы в чине, в благолепии, женился бы вдругорядь, обустроился…
— Нищета наша, — вздохнул молодой поп. — Миром церковь не поднять — жертвования нужны. Так ведь кто даст?! Эх, помереть бы! — пророкотал он вдруг, словно завел на клиросе: «Иже херувимы тайно образующие…» — Там, в раю, говорят, нищих нету!
— За что ж тебя в рай? — не выдержал Савка, уже успевший украдкою схватить чарочку-другую, а оттого осмелевший. — За Нюрку, что ли?
— Да я и в ад согласен, — тяжело вздохнул Вавила, — ежели б там угольков подбрасывали вволю да смолы по горлышко наливали. Грошики пересчитывать обрыдло! Этого я у батюшки вот как навидался! Он ни меня, ни Сергея, среднего из нас троих, не любил. Все для него было в Мишеньке, старшем братце! Все мы жили впроголодь, и Мишка в том числе, но он хоть знал, что его грядущее богатство умножается.., царство ему небесное!
— Неужто помер братишка? — удивился князь Федор.
— Помер! — перекрестился Вавила. — И Серега помер. Поехали они оба еще о прошлую весну, в марте, в город, а розвальни возьми и провались под лед. Кучер каким-то чудом выскочил, а братья, говорит, в мановение ока потонули: на стремнину попали.
— Эка! — в один голос воскликнули князь Федор и Савка.
— Вот вам и эка! — буркнул Вавила, меланхолически грызя солененький тугой огурчик. — Батюшка теперь, конечно, волком воет, а все ж не без приятности: расходов-то вовсе нет! А сам он сухарей с молоком помнет — да и сыт. Ох, скупой, скупо-ой! Вот когда отправлял меня в академию, никак не мог денег за поступление от себя оторвать. Извелся весь! И тут поди ж ты — помер его двоюродный племянник, который все скудное наследство свое внес в академию, за учебу. Уж ехать ему надо — а он в одночасье возьми и помре! Так что сделал батюшка? Меня на его место заслал! Я хоть и зовусь Владимир Луцкой, однако же и в академии учился, и святой постриг принимал как Семен Уваров, сын дворянский. Вы уж, князь-батюшка, уважьте, секретов моих — ни-ни! Это ведь не моя вина, а батюшкина. Хитер он, как дьявол… pareat diabolus …
С этими словами глаза Вавилы вдруг закрылись, и он врезался головой в стол с таким грохотом, что князь и Савка испуганно кинулись к нему с двух сторон:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115