Он осекся. Что у Варламова, что у Бесикова вдруг сделались одинаково вытаращенные глаза, и даже на глинобитном лице Дзюганова отобразилось нечто вроде застенчивого недоумения.
Некоторое время царило общее молчание.
— К императору Павлу Петровичу? — наконец обрел дар речи Бесиков.
— Да вы что, сударь, разве не знаете, что он убит?
— Как, и он тоже? — в ужасе возопил Алексей. — Клянусь, я его не… я тут ни при чем!
— Пфе! — сделал губами Варламов, и Алексей не тотчас сообразил, что толстяк этаким образом смеется. — Пфе, пфе, пфе!
— Правда что, велика Россия: на одном конце зима, на другом лето! — презрительно бросил Бесиков.
— В этом убийстве вас никто не винит, угомонитесь! И все-таки без участия вашего семейства в государственном перевороте не обошлось. Ведь в нем был замешан ваш дядюшка… ныне покойный — с вашей помощью, сударь мой!
— Господи! — простонал Алексей отчаянно.
— Разве не мог убить моего дядюшку кто-то другой? Разве не мог проникнуть в дом вор…
— И удалиться, великодушно не тронув никакого добра, — подмигнув непроницаемой роже Дзюганова, пробормотал Бесиков.
— Ну хорошо, не вор, так кто-нибудь иной, — осознал нелепость своих слов Алексей.
— В конце концов, господин Талызин был человек известный, у него могли сыскаться враги, соперники на почве страсти нежной…
— Алексей чуть не откусил себе язык за сию обмолвку и зачастил, надеясь, что Бесиков не заметил, как его снова бросило и краску:
— Ну какие, ради господа бога, какие причины имелись у меня убивать родного дядюшку?! Все, что вы говорили о его якобы неприветливой встрече, — полные глупости, он меня никак не встретил, потому что не встретил никак, мы и не виделись вовсе. Я надеялся с его помощью устроиться в столице, получить протекцию при дворе — ну зачем, зачем мне рубить сук, на котором я сижу, и убивать человека, от коего зависела вся моя дальнейшая судьба?!
— Единственная здравая мысль, вами высказанная, — одобрительно улыбнулся Бесиков, и сколь ни был Алексей ошеломлен, он не мог не изумиться, увидав, до чего украсила, смягчила, преобразила искренняя улыбка сухое, ехидное лицо дознавателя.
— Ваша судьба и впрямь зависела от дядюшки. Вы могли надеяться и на протекцию, и на его рекомендации к нужным людям, и на полезные знакомства, которые сделаете с его помощью, но все это в одночасье сделалось сущей, мелочью в сравнении с внезапно открывшейся вам новостью.
Она одурманила, опьянила вас, заставила потерять голову. Вы забыли все свои прошлые намерения. Теперь вы могли думать только о ней.
“Она одурманила, опьянила вас, заставила потерять голову. Вы забыли все свои прошлые намерения. Теперь вы могли думать только о ней ”
Откуда узнал об этом Бесиков? Каким образом проник в самые потаенные мысли Алексея?!
Наш герой был так поражен, что ему понадобилось некоторое время понять: Бесиков говорит не о загадочной даме, а о какой-то там новости!
— Какая же это новость имеется в виду?
— Собственно говоря, я вас даже где-то понимаю, — понизил голос Бесиков.
— У кого не закружилась бы голова, узнай он, что является вовсе не деревенским барином, у которого какие-то там триста полудохлых душ в забытых богом Васильках, а на деле — баснословное состояние, чуть ли не самое большое в России?! Ну и вот… попутал черт. Небось и более крепкий человек смутился бы, а вам-то где устоять было?
— Вы это про что? — пробормотал Алексей, отчетливо понимая теперь, что испытал однажды Прошка, когда молочный братец “наградил” его по голове валиком от старинного турецкого дивана (валик тот, если кто не знает, был в два обхвата и весил чуть не полпуда).
— Про завещание человека, который некогда пустил вашего деда по миру, мой шер, — небрежно ответствовал Бесиков.
— Ведь это был его родной брат, а значит, отец господина Талызина. Перед смертью он начисто рассорился с сыном за его шашни с масонами да со всякими там иоаннитами — госпитальерами и, в отместку ему, отказал все свое, за карточным столом в одночасье нажитое и в процентные бумаги помещенное, состояние старшему внучатому племяннику, который первым родится у сестер Анны и Марии.
То есть вам, Алексей Сергеевич Уланов, поскольку вы первый и единственный сын своей матушки, ну а тетушка, как нам уже известно, детьми обзавестись не позаботилась.
Я не оправдываю господина Талызина за его махинации с батюшкиным завещанием, однако же, сударь, наказывать за обман таким непререкаемым образом — это, воля ваша, как-то слишком уж жестоко!
— Не могли разве поладить добром?
— Вы, что ли, со мною шутите? — пролепетал Алексей, окончательно переставая что-либо понимать, однако Бесиков только усмехнулся прежней своей, кривой и неприятной усмешкой, а Варламов, давно уже помалкивавший, разомкнул наконец уста, чтобы ответить:
— Какие уж тут шутки, сударь! Все очень серьезно. Вполне возможно, найденное завещание не стало для вас неожиданностью. Не исключено, что тетушка наконец поведала вам всю правду, вот вы и решили разобраться с подловатым дядюшкой по-своему, по-молодецки.
Вещички в дом не вносили, предполагая скрыться тотчас по совершении преступления. Вы надеялись, что труп обнаружит кто-то из слуг, и тогда вы появитесь, изобразив дело так, будто вот только что сейчас прибыли.
Однако спириту-с вини доводило до самых крайних глупостей-несообразностей и людей покрепче вас, глупой деревенщины. Некоторым образом понятно: захотелось после злодеяния промочить глотку, взбодриться маленько.
— Убивать, наверное, вам пришлось впервые?
Алексей несколько мгновений тупо смотрел в его широкое лицо, а потом оно как-то все полезло вдруг в разные стороны, словно Варламова тянули враз за щеки, за уши и за куцый паричок, затем подернулось серенькой “дымкою, и рассыпчатый голос с насмешливым недоумением воскликнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16