Главное, был бы хоть достойный человек, тогда еще можно понять. А то… и старше ее лет на пятнадцать, и собой ох как нехорош!
Катерина что-то протестующе замычала, завозилась, но Струмилин и Леший были настороже, поэтому несчастной влюбленной ничего не оставалось, кроме как лежать смирно и выслушивать гневные матушкины слова:
– А что? Разве я не правду говорю? Нехорош он, решительно нехорош!
Вылитый бывший наш губернатор, Глеб Чужанин, ну просто одно лицо. Такой же жирненький, вальяжный, физиономия сальная, глазки масленые… тьфу! С другой стороны, с лица воду не пить, я уж как-нибудь притерпелась бы к нему, лишь бы дочка была счастлива. Главное, чтоб человек был порядочный. А он кто? Блядун, первостатейный блядун!
Катерина снова попыталась выразить протест, однако разошедшаяся мамаша звонко шлепнула ее по тугой заднице:
– Молчи уж, коли бог ума не дал. Только от дурости можно в такого-то втюриться. А как узнала Катька, что у него другая есть, так и наелась всякой гадости, так и задумала помирать. О нас с отцом да о бабке старенькой разве подумала? Нет! Ради кого жизни себя лишить надумала?! Ну, завел другую, и хрен с ним, она ему и по возрасту больше подходит, и по положению, дизайнерша какая-то, а ты кто? На втором курсе академический отпуск брала, на третьем… скоро станешь вечная студентка, не хуже чеховского Пети Трофимова.
Струмилин растерянно поднялся, забыв, что его обязанность – фиксировать голову пациентки.
– Дизайнерша? – пробормотал он, а Леший отозвался эхом:
– Жирненький? На Чужанина похож?!
– Вылитый политический попугай! – веско добавила Катина мама. – Только не физик по профессии, а химик. Химик-органик. С какой-то там резиной дело имеет. И вдруг, вообразите себе, пропал совершенно. Катька телефон оборвала! И случайно узнает: он уехал, причем уволился со службы и квартиру продал. Слух прошел, куда-то за границу подался, и не один, а с этой своей дизайнершей.
Господи, ну как же ее зовут?!
– Все, вычистили красотку, – весело объявила в эту минуту Валюха, осторожненько вытягивая зонд из Катиного страдальчески искривленного рта. – Можно снова травиться!
– Типун вам на язык, девушка! – замахала руками хозяйка. – Как вам не стыдно такое говорить?!
– Мне? Стыдно? – фыркнула Валюшка. – Это вам с вашей дурищей стыдно должно быть. Из-за мужика травиться – фу, какая пошлость! Да из-за такой девахи мужики сами стреляться должны, понятно? А если она себя не уважает – кто ее уважать будет?! В женщине главное – девичья гордость, понятно, Катерина?
– Слышишь, что умные люди говорят? – захлопотала мама над дочкой. – Вот дай мне слово, что больше не будешь. Нет, ты дай нам всем такое слово!
Катя тихонько плакала, с отвращением отплевываясь.
– Ох, да оставьте ее, – глухо прервал Струмилин затянувшийся воспитательный процесс. – В больницу поедем, собирайте девушку.
Леший, даром что тощий, как карандаш, оказался на руку силен и споро волок носилки. Соучаствовали Струмилин, на переноске больных успевший накачать немаленькие мускулы, отец Катерины и шофер Витек. Потом большой теплой компанией набились в «Фольксваген» и поехали в дежурную Пятую градскую больницу, сдавать Катерину на лечение. Пока оформляли документы, пока то да се, Струмилину с Лешим не удавалось и словечком перемолвиться, только переглядывались, будто заговорщики. Наконец отхлопотались.
– Ребятки, вы поезжайте на станцию, – велел Андрей своей команде. – А мы тут с товарищем пройдемся. Ничего, два шага.
До Нижегородской подстанции и правда близко: чуть подняться в гору да за угол свернуть – поэтому Виктор с Валентиной уехали без лишних вопросов.
Только красные огоньки «Фольксвагена» потонули в надвинувшихся сумерках, Струмилин и Леший с некоторой оторопелостью уставились друг на друга:
– Однако и тесен же мир!
– Да уж…
– Значит, я не зря мандражировал! – воскликнул Леший, запуская обе руки в свою замечательную шевелюру. – Смылся клиент. Вот подлюка! И за границу, главное!
– Думаешь, он?
– Он, вылитый, – мрачно подтвердил Леший. – Химик-органик хренов! И дизайнерша как особая примета. Это ж Лидка, разрази меня гром! Интересно… значит, он ее с собой сманил, а в Северолуцке раздумал, накачал какой-то гадостью и сунул в обратный поезд. Поматросил и бросил. Вот падла!
– Не проходит, – покачал головой Андрей. – Ты же говорил, Лида сама просила тебя встретить ее сегодня утром. Значит, она знала, что вернется.
– Логично…
– Я вот чего хотел спросить. – Струмилин нахмурился, пытаясь собрать пляшущие в голове мысли. – Не мог бы ты вспомнить, в какие конкретно дни у Лиды происходили эти самые потери памяти? И всегда ли она в это время оставалась в Нижнем или уезжала куда-то?
– Погоди, не понял…
– А, забудь! – отмахнулся Струмилин. – Тоже не проходит. Я, дурак, чего подумал? Я подумал: Лида и Соня – одно лицо. Один человек! То есть Лида теряет память, уезжает в Северолуцк и там живет под именем Сони Аверьяновой. Потом возвращается сюда – и здесь ее уже зовут Лида Литвинова, она ведет совсем другой образ жизни. Нет, не проходит! Потому что если так, то Гоша Володин никоим образом не мог бы видеть Соню вчера вечером, а тем паче – сегодня утром.
Вечером Лида лежала на вагонной полке в полной отключке, а утром началась разборка в купе.
– Ой, погоди, – обморочным голосом сказал вдруг Леший и даже как бы пошатнулся. – Что-то у меня головокружение начинается. Соня-Лида, Лида-Соня, Сода-Лина, Лина-Сода… Кто такая Соня Аверьянова?!
– Вопрос, конечно, интересный, – усмехнулся Струмилин. – Соня Аверьянова – вдова моего приятеля, живет в Северолуцке, репутация у нее – только выкинуть, однако с Лидой они похожи как две капли воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111